– Обязательно! Ой, только надо успеть прочитать Васинукнигу, у меня минутки не было…

– Да ладно, он же тебя экзаменовать не станет!Успеется! Ты мне другое скажи. У тебя какие планы на сегодня?

– Пока никаких, а что?

– Не могла бы ты мне помочь?

– В чем?

– Да понимаешь, надо кое-что купить для дня рождения, ау меня тут дел невпроворот.

– Куплю, в чем проблема! Ты дай мне список, возьмутакси и все привезу!

– Динка, я знаю, ты настоящий друг! Ты не думай, я тебеденежки отдам!

– Слушай, с этим мы разберемся! Только я хочу сначаласъездить на кладбище… Я так замоталась тут, так загулялась, что…

– Мы же хотели вместе, – огорчилась Мура.

– Мы потом вместе еще съездим, а пока я одна…

– Хорошо, хорошо, как хочешь.

– Тогда так сделаем: я сейчас поем и прямо поеду накладбище, потом займусь покупками. И если нужна будет помощь поваренка, я тожеготова…

– Хочешь сбежать от кавалеров? – усмехнулась Мура.

– Ну не то чтобы… Но есть и этот момент.

– Буду только рада побыть с тобой вдвоем, есть одинразговор, достаточно деликатный… Ну давай, бери ручку и записывай, что надокупить.

Список получился весьма внушительный.

– Мне стыдно тебя обременять! – виноватопроговорила Мура.

– Чего не сделаешь ради любимой тетушки!

– Динка, а ты могилу-то найдешь?

– По главной аллее до конца, потом направо и налево.

– Правильно. Там все убрано, цветочки, то-се, ты недумай, только вот надпись надо освежить, я никак не соберусь.

– Там это можно сделать, ну, найти кого-то?

– Да, сейчас это не проблема, кажется.

– А цветы там можно купить?

– Знаешь, там лучше не покупать, они там убогие и оченьдорогие.

– Хорошо, что предупредила, спасибо! Ну, до встречи!

Я почувствовала облегчение оттого, что распланировала свойдень без учета Кости и Рыжего. Этот день я посвящу маме и Муре. И может,побывав на маминой могиле, обрету какое-то равновесие.

У ворот Донского кладбища сидели нищенки. Чуть поодальстарушки торговали довольно жалкими букетиками и стояла тетка с полузавядшимигвоздиками и большим выбором уродливых искусственных цветов. Но у меня было ссобой четырнадцать белых роз. Мама их очень любила. Я сразу заметила, чтокрематория тут больше нет, вместо него теперь часовня. Это куда приятнее. Я нелюбила ездить на кладбище именно из-за крематория. Тут всегда раньше стоялаочередь из автобусов с покойниками и родственниками, всюду слонялисьзаплаканные и не очень люди, многие вели совсем не подобающие случаю разговоры,и никакого мира, который, по моим представлениям, должен царить на кладбище, неощущалось. Впрочем, на российских кладбищах мир вообще не ощущается. Покойники– они уже покойники, а живые продолжают вокруг них свою суету. У кого каменьпобольше, у кого оградка пофасонистее… Но все же сейчас тут зелено ипо-утреннему тихо. А вот и мамина могила. «Марфа Сергеевна Северцева1939–1975». Боже, какой молодой умерла мама, и можно сказать, умерла от любви…А надпись и в самом деле неплохо бы подновить. На могиле росла травка, и былприкопан красивый керамический бочонок с каким-то краснолистным растением. Арозы-то поставить не во что. Но тут на глаза мне попалась пустая литроваябанка. Она валялась между двумя могилами и была, по-видимому, ничья. Я вымылаее под краном, что находился неподалеку, и поставила розы у плиты. Красивополучилось. Я присела на крохотную скамейку. Молодец, Мура, это, конечно, онапоставила тут скамейку. Значит, приходит посидеть у могилы старшей сестры. Маматут не брошена. Она не хотела, чтобы на ее могиле стояла фамилия отца, и хотяпо паспорту она оставалась Шадриной, но перед смертью сказала Муре, что намогиле надо написать ее девичью фамилию. Она и перед смертью его не простила… Ая теперь всем все простила, кроме паучих… Мои родственники руководствовалисьразными мотивами, но только не завистью. Да они и не клеветали на меня, апросто жили своей жизнью, в которой я занимала очень мало места, только ивсего. Но вполне возможно, что я сама в этом виновата… А вот арахнофобия – этомоя болезнь, и видно неизлечимая, тут не спасает даже чувство юмора…

Наконец я встала и пошла туда, куда указывала стрелка снадписью: «Граверные работы». Объяснила какому-то мужчине, что мне нужно, онпозвал молодого бородатого парня в шортах с симпатичным лицом и трезвого какстеклышко. Он пошел со мной, подсчитал буквы, сказал, сколько это будет стоить,и взял мой телефон, пообещав позвонить через три дня. А я опять села наскамейку. Почему-то мне было тут хорошо и спокойно, не хотелось уходить. Вдругко мне подошла старушка в темном платочке:

– Женщина, я, конечно, извиняюсь, но вы бы розочкипокороче обломали.

– Зачем?

– Так упрут же!

– Что?

– Розы ваши упрут и продадут прямо за воротами, а надо,чтобы у них был нетоварный вид…

– Но ведь это будет некрасиво!

– Так упрут же, если красиво! И травку бы полить немешало.

С этими словами доброжелательная старушка удалилась. Розы яломать не буду, а траву полить и вправду надо. Но из чего? И тут я заметилапожилого мужчину с небольшой лейкой в руках.

– Простите ради бога, – обратилась я кнему, – вы не дадите мне лейку буквально на пять минут?

– Разумеется! – Он протянул мне лейку. – И неторопитесь, я тут еще побуду.

– Огромное вам спасибо! – Я схватила лейку и пошлаза водой. Когда я возвращалась, то на могиле, что рядом с маминой, увиделасидящего на корточках мужчину, который что-то собирал с земли. Ну вот, теперьуже спокойно не посидишь. Значит, полью траву и красный цветок, верну лейку ипоеду за покупками для Муры. Но мужчина сидел так, что его зад нависал над моимгазончиком.

– Извините, пожалуйста, вы не могли бы немногоподвинуться, мне надо тут полить…

Он обернулся и…

– Господи, Рыжий, это ты?

– Динь-Динь? – ошеломленно произнес он. У негобыло измученное лицо.

– Что ты тут делаешь? – пробормотала я.

– Тут могила мамы, сегодня день ее смерти…

Он в Москве? И не звонил? – пронеслось у меня в голове.

– Я только с самолета… Даже переодеться не успел, сразусюда, а ты тут какими судьбами?

– Это могила моей мамы, они же рядом… Странно, да? Чтос тобой, Рыжий?

– Все плохо, Динь-Динь! Лешка, мой друг… Он повесился втюрьме… Его крупно подставили, и он сломался. Я не успел, Динь-Динь…