Она лежала на кровати, одетая в жилет и шелковую блузу,которая ей очень шла, и созерцала это представление со смесью удивления,любопытства и возбуждения… Но именно удивление преобладало в тот день, не такли? Да, видеть умеренного и аккуратного Джералда бегающим по комнате, какразгоряченная лошадь, было и правда удивительно! Его волосы торчали по-цыплячьив разные стороны, и он забыл снять свои черные нейлоновые носки. Она помнила,что вынуждена была прикусывать губы, чтобы не улыбнуться.

Возбужденный. Джералд говорил быстрее, чем аукционер наторгах по банкротствам. Потом он вдруг остановился на полуслове. И выражениекрайнего изумления возникло на его лице.

– Джералд, что случилось? – спросила она.

– Я вдруг поймал себя на том, что никогда не спрашивал тебя,хочешь ли ты этого, – ответил он. – А то я увлекся, болтаю, рассказываю тебе тода се, но я никогда не спрашивал тебя, хочешь ли…

Она тогда улыбнулась, потому что шарфы ей уже изряднонадоели, а сказать ему она не решалась, но наблюдать за его сексуальнымвозбуждением ей было любопытно.

Это что, психическое отклонение – возбудиться от идеиприковать жену наручниками к кровати перед тем, как заняться с ней любовью?Почему? Это происходило между ними и просто так, как приятное, но привычноезанятие – не серьезнее, чем «мыльная опера» для взрослых.

Кроме того, бывали штучки и почище. Фрида Соме, живущаянапротив них, сообщила Джесси (после двух рюмок до ленча и бутылки вина вовремя оного), что ее бывший муж любил, чтобы его предварительно попудрили испеленали.

В конце концов кусание губ не сработало, и она рассмеялась.Джералд посмотрел на нее, склонив голову немного направо, и еле заметная улыбкапоявилась в левом уголке рта. Это выражение она хорошо изучила за семнадцатьлет совместной жизни; оно означало, что он вот-вот либо рассердится, либо рассмеетсявместе с ней. И было невозможно предсказать, какой путь он выберет.

– Сделаем? – спросил он.

Она ответила не сразу. Вместо этого она оборвала смех ипосмотрела на него с выражением, достойным какой-нибудь фотошлюхи с обложкижурнала «Мужские приключения». Когда нужный градус обольстительности былдостигнут, она раскинула руки и произнесла пять неожиданных слов, которыезаставили его приблизиться к ней в очевидном возбуждении:

– Иди сюда, милый мой шалопай! Через минуту он ужезащелкивал наручники вокруг ее запястий и стоек кровати. На спинке кровати вбольшой спальне портлендского дома не было никаких решеток или перекладин. Еслибы приступ случился с ним там, она бы просто сняла кольца со стоек. Опустившисьна колено, он закреплял кольца и рассказывал. При этом он рассказал ей о шифрахМ и F и о том, как работает замок. Он сказал, что хотел достать тип F, потомучто на женских наручниках двадцать три насечки, а на мужских обычно толькосемнадцать. Чем больше насечек, тем точнее подгоняются наручники. Но женскиетрудно достать, и поэтому, когда его приятель сообщил, что может приобрести подешевке мужские, Джералд ухватился за эту идею.

– Некоторым бабам удавалось вырваться из мужских наручников,– сообщил он, – но у тебя кости нормальной ширины. Потом, я не мог ждать. Давайпосмотрим…

Он надел наручник на ее правую руку, быстро замкнул, а затемдолго искал нужную насечку. По мере зажатия он спрашивал, не больно ли руке, нобыло нормально, и, когда наконец он попросил ее попробовать вырвать руку, онане смогла этого сделать. Ее запястье свободно ходило в наручнике, вплоть досустава большого пальца, и Джералд сказал, что так вообще-то не полагается инаручник должен более плотно зажимать запястье. Наконец комическое выражениеозабоченности на лице Джералда несколько угасло.

– Я думаю, они подойдут в самый раз, – сказал он. Онапомнила, как он добавил после этого, зажмурившись:

– Поимеем с ними кучу удовольствия.

Поимели. Она извлекла все, что нужно, из этих воспоминаний иснова стала предпринимать усилия, пытаясь вытянуть кисти из наручников. На этотраз боль появилась раньше, но не в самих запястьях, а в переутомленных мышцахрук и плеч. Она прикрыла глаза и попыталась не обращать внимания на боль.Теперь ее руки гудели, как натянутые струны, цепочки натянулись и кольцавпились в кожу запястий. Боль стала невыносимой. Лицо было искаженонечеловеческим страданием. «Связка, – думала она, закусив губу и склонив голову,– держись!» Ладони, даже свернутые в трубку, не проходили через наручники.Очевидно, дело тут было не только в связке, но и в кости основания большогопальца.

После безрезультатного рывка и острого приступа боли Джессидала рукам немного отдохнуть. М-17 вместо F-23 не означало, что из них можнолегко выбраться. Разочарование было даже сильнее боли: оно действовало какотрава.

– Будьте вы прокляты, сволочи! – крикнула она в пустуюкомнату. – Будьте прокляты!

Где-то на берегу – сегодня дальше, чем вчера, судя по звуку,– снова начала работать, пила, и это разъярило ее еще больше. Приспичило жекому-то попилить. Какой-нибудь неотесанный парень в черно-красной клетчатойрубашке от Бенна водит своей рычащей дурой и мечтает в конце дня забраться впостель со своей малышкой, или вспоминает о последнем футбольном матче, а то ипросто о двух стаканчиках виски в приморском баре. Джесси видела эту рубашкутак же ясно, как совсем недавно девочку в колодках, и если бы мысль моглаубивать, то его пила замолкла бы в ту же секунду.

– Это несправедливо, – простонала она, – как это несп…

Ее гортань свела сухая судорога, и слово оборвалось. Онапощупала кость большого пальца, которая мешала ее спасению, но. Боже, что можнос ней поделать? Именно эта последняя преграда – а не боль и уж, конечно, невоображаемый лесоруб – стала поводом для горького разочарования. Она дошла допредела возможностей и ни на йоту не приблизилась к спасению. Этот последнийсантиметр непреодолим, вот и все. Единственное, чего она могла добиться упорнымдавлением на кисти, – это содранная кожа, порвавшиеся связки и вывернутыезапястья.

– И не говори мне, что нет выхода, – сказала Джессибеззвучно, – я не хочу этого слышать!

«Тебе надо поскорее выбираться из них, – произнес голосЧуда-Юда, – потому что.., потому что он вернется, вернется, как толькостемнеет».

«Не верю, – простонала Джесси, – это не человек, а плодмоего воображения. Плевать я хотела на след и на серьгу. Этого не может быть, япросто не верю в это».

«Веришь».

«Нет!» «Веришь, веришь!» Джесси бессильно уронила головунабок, ее спутанные волосы свесились с кровати, губы дрожали. Да, она верила,хотя и изо всех сил пыталась себя разубедить.

Несмотря на боль и жажду, ее опять охватила дремота. Оназнала, что скоро силы ее иссякнут, и поэтому время следует использоватьэффективно, но какая разница? Она испробовала все возможности, но ничего недобилась. Теперь она жаждала забытья, стремилась к нему, как пьяница к бутылке…И тут простая и четкая мысль зажглась в ее потрясенном рассудке.