– Да.

– И вы не могли держать ручку в этой руке?

Последовала небольшая пауза.

– Да, – внезапно заявила свидетельница. – И это доказывает,насколько ложно ваше обвинение, будто я написала письмо и телеграмму. Моя рукабыла покалечена, и я никак не могла ею писать.

– Были ли вы в Мидуике семнадцатого октября этого года?

Женщина колебалась.

– Не летали ли вы в тот день в Мидуик на самолете чартернымрейсом? – продолжал Мейсон, не дожидаясь ответа.

– Да. Я думала, что могу найти там миссис Картрайт, иполетела туда.

– И вы не заполняли этот бланк в мидуикском телеграфе?

– Я уже говорила вам, что не могла этого сделать.

– Отлично, – кивнул Мейсон. – Давайте вернемся к вашей руке.Она была настолько искромсана, что вы не могли держать в ней ручку?

– Да.

– И это произошло семнадцатого октября?

– Да.

– Восемнадцатого октября рука была в таком же состоянии?

– Да.

– И девятнадцатого тоже?

– Да.

– Но разве вы не вели дневник в течение упомянутого мноюпериода?

– Да, – быстро ответила Телма, но, спохватившись, закусилагубу и поправилась: – Нет.

– Так все-таки да или нет?

– Нет.

Перри Мейсон извлек из кармана лист бумаги:

– Не является ли это страницей вашего дневника, относящейсяк упомянутой дате, а именно к восемнадцатому октября этого года?

Свидетельница молча уставилась на вырванную страницу.

– И не является ли фактом, – продолжал Мейсон, – что выодинаково свободно владеете обеими руками, что вы вели дневник в течение этоговремени и делали записи ручкой, которую держали в левой руке? Не является лифактом, что вы в состоянии писать левой рукой и всегда делаете так, когдажелаете изменить ваш почерк? Не является ли фактом, что вы имеете у себядневник, из которого вырвана эта страница, и что почерк на ней абсолютноидентичен почерку в письме, якобы написанном Полой Картрайт, и на телеграфном бланке,якобы заполненном ею же?

Женщина поднялась, уставилась остекленевшими глазами сначалана судью Маркхэма, потом на присяжных и внезапно завизжала.

В зале начался форменный бедлам. Приставы призывали кпорядку. Помощники шерифа бросились к свидетельнице.

Клод Драмм истерически требовал перерыва, но его крикипотонули во всеобщей неразберихе.

Перри Мейсон вернулся к столу защиты и сел.

Помощники шерифа взяли Телму Бентон за локти и хотели увестиот свидетельского места, но внезапно она свалилась в обморок лицом вниз.

Мало-помалу голос Клода Драмма начал пробиваться сквозьстоящий в зале рев.

– Ваша честь, – кричал он, – во имя гуманности и достоинствая требую отложить перекрестный допрос, дабы свидетельница могла прийти в себя!Очевидно, что она очень больна, чем бы ни было вызвано ее состояние! Продолжатьв такое время перекрестный допрос было бы бесчеловечно!

Судья Маркхэм устремил задумчивый взгляд на Перри Мейсона.

Голос адвоката был негромким и спокойным. Шум в зале стих –все хотели его слышать.

– Могу я спросить обвинителя, является ли это единственнойпричиной, по которой он просит о перерыве?

– Разумеется, – ответил Клод Драмм.

– Могу я также спросить, учитывая эту просьбу, – продолжалМейсон, – имеются ли у него другие свидетели?

– Это мой последний свидетель, – заявил Драмм. – Ягарантирую защите право подвергнуть ее перекрестному допросу. Окружнаяпрокуратура солидарна с защитой в стремлении выяснить истинные факты этогодела. Но я не могу согласиться на продолжение допроса женщины, явно пребывающейв крайней степени нервного напряжения.

– Думаю, адвокат, – заметил судья Маркхэм, – что на сей разходатайство о перерыве – во всяком случае, кратком – достаточно обосновано.

Мейсон вежливо улыбнулся:

– В ходатайстве более нет необходимости, ваша честь. Я срадостью заявляю, что, учитывая состояние свидетельницы и мое желание завершитьдело, я закончил перекрестный допрос.

Он снова сел.

Клод Драмм недоверчиво на него посмотрел.

– Закончили? – переспросил он.

– Да.

– Эти обстоятельства застигли меня врасплох, ваша честь, –заявил Драмм, – и я просил бы отложить слушание до завтрашнего утра.

– По какой причине? – осведомился судья Маркхэм.

– Исключительно с целью обдумать кое-какие факты и курс,которого я буду придерживаться.

– Но, – напомнил судья, – вы ответили на вопрос адвоката,что это ваш последний свидетель.

– Хорошо, – внезапно заявил Клод Драмм. – Я закончил.Предоставляю слово защите.

Перри Мейсон поклонился судье и присяжным.

– Защите нечего добавить, – заявил он.

– Что? – взвился Клод Драмм. – У вас нет свидетелей?

– Защите нечего добавить, – с достоинством повторил Мейсон.

– Не желают ли джентльмены приступить к прениям? – спокойноосведомился судья Маркхэм.

– Да, – ответил Перри Мейсон, – я хотел бы обсудить дело.

– А вы, обвинитель?

– Ваша честь, – заявил Клод Драмм, – я не могу обсуждатьдело в настоящее время. Это требует некоторой подготовки. Я снова прошуотложить слушание…

– А я снова отклоняю ходатайство, – не допускающимвозражений тоном отозвался судья. – Я считаю, что в этом деле права обвиняемойдолжен обеспечить суд. Начинайте прения, мистер Драмм.

Обвинитель встал:

– Ваша честь, думаю, я должен просить суд о прекращениидела.

Перри Мейсон тоже поднялся:

– Возражаю, ваша честь. Кажется, я уже объяснил свою позициюв этом вопросе. Подсудимая имеет право очистить свое имя от подозрений.Прекращение дела не способно это обеспечить.

Судья внезапно прищурился. Он смотрел на адвоката снастороженностью кота, следящего за мышиной норкой.

– Насколько я понимаю, мистер Мейсон, вы возражаете противпрекращения дела обвинением?

– Да.

– Очень хорошо, – кивнул судья Маркхэм. – Мы дадим жюривозможность рассмотреть это дело. Пусть заместитель окружного прокурораприступает к прениям.