русского мира. Люди, которые несут в себе ту Россию, в которой они родились и которую они никогда не смогут покинуть, отвергая все, что в ней происходит, нападая на все, чем она стала. В этом горниле изгнания с привкусом страданий, а часто и бедности рождается фейерверк мысли, напряженный духовный поиск, который пылающим путем ведет их – кого к масонству, кого к православию. В жизни никогда не бывает полумер. Когда начинается Вторая мировая война, Эдуард уходит бригадным главнокомандующим 73-го конно-артиллерийского полка в Люневиль. В 1940 году он получает травму ноги и, став инвалидом, демобилизуется. По итогам боевых действий он получит Военный крест с бронзовой звездой.

Война оказывается поворотным моментом в его жизни. Ему еще нет тридцати. После боев, вернувшись в Париж, он узнает, что Димитриевичи уехали в Южную Америку. Мария бросила его. К этой сердечной ране добавляется физическая: у него болит нога, и он больше не обладает прежней подвижностью, ловкостью и спортивным мастерством, которые он культивировал. Для Эдуарда «без здорового тела не может быть здорового духа», и отныне с этим телом нужно будет бороться и примиряться, чтобы оно сохраняло свое законное место в его жизни: не может быть и речи о том, чтобы сдаться и бросить верховую езду, бег… Жизнь в военные годы в Париже стала для Эдуарда суровее, и он работает усерднее. Какое-то время Эдуард работает в библиотеке консерватории, затем, в 1944 году, его принимают в военное министерство в отдел военного контроля информации по русским вопросам. В качестве переводчика молодой человек участвует в международных конференциях (Париж – Москва) в 1946 и 1947 годах. Эдуард все-таки возвращается в Россию, в Москву, из которой уехал двадцать шесть лет тому назад.

Необычайное чувство охватывает его, когда он ступает на родную землю. Что-то дрожит у него внут-ри и признает эту землю своей. Однако воспоминания семилетнего ребенка не соответствуют тому, что сталинская Россия сделала с его родным городом. Но когда молодому человеку все-таки удается добраться до домика в Мансуровском переулке, его сердце колотится в бешеном ритме. Встретит ли он там своих дядьев, Володю и Сережу?

В первые годы вдали от России Иде удавалось поддерживать переписку со своими двоюродными братьями Павлом, Сережей и Володей. Несмотря на расстояние, ничто не могло лишить их радостных воспоминаний о совместной жизни. Так, в 1923 году Сережа писал ей: «Было бы так хорошо, если бы вы с Сержем приехали в Россию. Здесь он обязательно найдет себе занятие. Вы могли бы поселиться рядом с нами. Мы могли бы ходить друг к другу в гости и петь вместе…» Потом письма из России стали приходить все реже. Наконец до нее дошло письмо Володи, пролившее свет на их молчание. Он смог написать его во время поездки в Маньчжурию в Харбине в 1927 году: «Отправка почты из России сопряжена с опасностью вызвать подозрение, многие люди были заключены в тюрьмы из-за самых безобидных писем». Он сообщил ей эту новость и попросил больше не переписываться: «Жить было тяжело все эти годы, да и сейчас не намного легче. Я справляюсь, но, конечно, не стоит даже думать о том, чтобы жить так, как мы когда-то жили. До свидания, потому что однажды мы снова встретимся, ведь так?»

Какой болезненный разрыв! Для Иды ее прежняя жизнь, ее жизнь в России в детстве и потом, когда она была молодой матерью, все те, кто был в ее сердце, кого она поминала в своих вечерних молитвах, – все это осталось скрыто в ящике ее памяти. Ида часто оставалась с ним одна, взгляд ее терялся в бесконечности, которая гасла с каждым словом.

Однако двадцать шесть лет спустя эта тишина нарушается, когда Эдуард появляется в маленьком домике своего детства с письмом от матери для Володи и Сережи. «Вдруг, – пишет Володя в письме Иде, это письмо он отдаст Эдуарду в его второй приезд, – идет Вовочка! Как в сказке! Я его, конечно, не узнал, а когда он представился, то немного растерялся и так и остался растерянным до тех пор, пока он не ушел. Только потом, оказавшись один, я взял себя в руки, и тогда мне захотелось обнять его и расцеловать, чего я не сделал, и тогда я совсем расстроился!»

По возвращении во Францию Эдуард отдает письма от кузенов своей матери, а та читает и перечитывает их, прижимая к сердцу и плача. Она узнает, что Сережа был еще в 1930-е годы сослан в Архангельскую губернию за политические преступления, которых он не совершал, но, к счастью, ему удалось вернуться оттуда. Павлу повезло меньше: его арестовали в 1938 году, затем, после какой-то видимости суда, он был расстрелян за шпионаж, обвинение в котором оказалось сфабрикованным. Церковь в Ивановском снесли и на ее месте построили школу, завод был разрушен во время войны, деревня тоже сгорела. Володя признался ей: «Я не знаю, как нам удастся пережить этот болезненный период, потому что у нас уже нет ни сил, ни здоровья, ни морального духа, как раньше. Будет ли у нас шанс встретиться снова? У меня больше нет надежды. Раньше я в это верил, но теперь вряд ли удастся. Так грустно писать тебе это письмо, которое может стать последним! Не пиши мне, и я тебе тоже не напишу. Будем надеяться, что наступит день, когда мы сможем обнять друг друга!» Сережа добавляет совсем краткое письмо: «Я не могу подобрать слов, чтобы выразить радость, с которой я получил это сообщение от тебя. Мы помним тебя и продолжаем думать о тебе на протяжении всех этих долгих лет. Мой возраст и состояние здоровья уже не позволяют мне надеяться увидеть тебя снова. Но если это все же случится с нами, эта встреча будет самым счастливым изо всех мгновений, что мне осталось прожить! PS: Я долго не видел Вовочку, но все же сразу заметил, что это твой сын. Он мне очень понравился. Целую тебя еще раз. Твой Сережа».

Ида больше не увидит Сережу. Но, когда она вернется в Россию в шестидесятые годы, она получит огромную радость от встречи с Володей. Тогда она, уже старушкой в синем тюрбане, наконец, после сорока лет отсутствия доберется до страны, которую она никогда не переставала носить в себе. Она приедет несколько раз, пока жив ее двоюродный брат, и будет счастлива разделить с ним несколько мгновений жизни.

Эдуард сохранит в памяти об этой короткой и единственной поездке в Россию ощущение окончательного разрыва. Послевоенная сталинская Россия накрыла страну его детства непрозрачной, мутной мантией. Он страдает оттого, что видит бедность и разорение своей