— Нет. Какая-то скрюченная фигура в углу. Я даже не слышалани слова.

— А Павлик что говорил?

— Что больше не может ждать, что завтра или никогда. Федор,он шантажист и бандит, точно! — Марина решительно потушила в пепельницесигарету. — А тот, в углу… он был похож… на Геннадия Ивановича, да! Такойузенький, прилизанный, в чем-то коричневом.

— На Геннадия Ивановича, — повторил Тучков Четвертыйзадумчиво.

— Ну, конечно! Кстати, он же отменил партию в теннис,правильно? Ну, с тобой! Он сказал, что подавлен и все такое! Вы дажедоговорились, что все переносится на завтра.

— Я все равно пошел, — буркнул Федор Тучков сердито. — Тыкуда-то пропала, а у меня было ужасное настроение.

Марина не стала вникать в то, что он говорит.

— Я не пропала! Я пошла к тому месту, где все случилось сВадимом. Я поговорила с девчонкой, которая вела первую лошадь. Она мне сказала,что Мальчик не мог просто так взять и кого-то сбросить с обрыва.

— Какой мальчик?

— Так зовут коня. Мальчик. Она сказала, что он спокойный илюбит людей.

— Спокойный и любит, но Вадим разбился. Насмерть.

— Что-то тут не то, Федор.

— Тут — это где?

В руке у нее как бы из воздуха материализовалась большаябелая кружка, сестра-близнец ее собственной большой белой кружки. От нееподнимался пар. Чай был рубиновый, а кусок лимона толстый. Марина глотнула изажмурилась.

Там был не только лимон и сахар, но и еще что-то.

— Что ты туда налил?

— Коньяку.

— Я никогда не пью спиртное днем!

— А по заборам ты когда-нибудь лазишь?

— Нет.

— Днем? — усомнился Федор Тучков.

Она промолчала, сделала большой глоток, обожглась и сталадуть на чай.

— Хочешь есть? Ты за обедом ничего не ела.

— Откуда ты знаешь?

— Мы сидим за одним столом.

— Ты смотрел… за мной?!

— На тебя, — поправил он вежливо. — Я смотрел на тебя. Тыничего не ела, вроде Оленьки. Хочешь?

— А что… у тебя есть?

Он опять усмехнулся — глазами. Марина никогда Не виделаглаз, которые могли бы так усмехаться. Как это у него получается?

— У меня есть колбаса, бублики. Йогурты, кажется, тоже есть.

— Тогда колбасу и бублик.

Он принес ей бублик и колбасу на тарелочке. Колбаса былахолодная, а бублик свежий.

— Вадим хотел идти в милицию и погиб.

— Это несчастный случай. Мы же все видели своими глазами.

— Федор, — энергично жуя бублик, начала Марина, — ну давайпросто представим себе, что это не несчастный случай! Ну почему у тебя нетникакого воображения?!

— У меня сколько хочешь воображения.

— У тебя его вовсе нет, как у моих студентов! Две трети изних не могут себе представить, что если из бесконечной последовательностиудалить бесконечное число членов, то она все равно будет равна бесконечности, ане нулю!

— Почему бесконечности? — удивился Федор. — Нулю.

Марина застонала:

— Да не нулю! Ну как тебе это объяснить! Дай мне бумагу иручку! У тебя есть? Или ты писать не умеешь?

— Я умею. Не слишком хорошо, конечно, но умею.

— Смотри. Вот луч. Это бесконечное множество точек. Этонуль. Это точка А. Выбираем ее произвольно. Если нам нужно убрать бесконечноечисло точек…

Он смотрел за ее рукой и не слушал, она поняла этосовершенно точно, когда мельком на него взглянула. Он просто смотрел на ееруку, которая проворно и как будто сама по себе рисовала на бумаге.

Она опомнилась:

— Прости, пожалуйста. Тебе это, наверное, совсем неинтересно. Я просто увлеклась ни с того ни с сего. Наверное, мне на работунадо.

«Тебе надо ко мне в постель, — мрачно подумал Федор ТучковЧетвертый. — И мне надо, чтобы ты хотела ко мне в постель».

Как это все некстати!

— Твоя задача математически некорректна, — заявил он. — Зряты так стараешься.

Марина смотрела на него с первобытным изумлением, потомосторожно засмеялась и замолчала. Почему-то ей вдруг подумалось, что говорил онвовсе не о луче с точкой А.

Нужно быстро и аккуратно свернуть в тихое и безопасноеместо. Если такое еще осталось в непосредственной близости от Федора Тучкова.

— Давай представим себе, что Вадима кто-то убил. Давайпросто попробуем.

— Попробуем, — согласился Федор Федорович, думая только опостели и о том, как ему теперь быть с профессоршей.

— Лошадь можно напугать или внезапно причинить ей боль,чтобы она взвилась на дыбы и сбросила седока, особенно если он не слишкомумелый.

— Марина, мы стояли там. Никто не пугал лошадь и не причинялей боль.

— Федор, то, что мы этого не видели, еще не означает, чтоэтого не было.

Ого!.. Он даже засмеялся от удовольствия.

— К лошадям никто и близко не подходил.

— Не подходил у нас на глазах. А если до этого?

— Что значит до?

— Ну, вчера или накануне!

Тучков Четвертый встал и налил им еще по кружке чаю. Полез вкакой-то шкафчик и вынул оттуда пузатую круглую бутылку.

— Мне больше не надо! — перепугалась Марина.

— Ну, конечно, — согласился он и налил — довольно много, напалец примерно. Эдик Акулевич всегда наливал ей именно столько вина, примернона палец. Наверное, боялся, что она впадет в алкогольную зависимость и еекарьера пострадает.

Нельзя, нельзя так думать о старом друге! Он проверенный,близкий человек, и черте ним, с геморроем и долькой чеснока в нагрудномкармане! То, что она так о нем думает, — предательство!

— Ты любишь Дика Фрэнсиса?

— Не знаю. А что?

— Он много писал про лошадей. Он в прошлом был знаменитыйжокей. У него есть роман про то. как лошадь приучили пугаться вспышки фонаря. Идостаточно было выйти на скаковое поле с фонарем, чтобы лошадь поднималась надыбы и сбрасывала жокея. У них на этом был целый бизнес построен.