— Нет, всё нормально у нас с Егором, очень хорошо даже. Просто дела появились. Да и чего сидеть, видишь же, у них неприятности, не до нас.

— Какие дела? — недоверчиво улыбается Галя. — Шутишь что ли? Сегодня ночью никаких дел!

— Не шучу, Галчонок, не шучу.

— Ну, чай-то попьём? Смотри, «Птичье молоко».

— Хорошо, — соглашается он. — Чай попьём и пойдём.

— Ты чего? Плачешь?

Наташка лежит на боку спиной ко мне и едва заметно подрагивает. Нет, я этого не вижу, но чувствую лёгкую дрожь. Уже ночь, настенные часы тикают утомлённо и медленно. Тик… Так… Тик… Так… На кухне падает капля из крана.

Других звуков нет. За окном темно, шторы не впускают свет фонарей и фар заплутавших авто. Встрепенувшись, начинает гудеть холодильник. Тик… Так… Тик… Так… Где-то едет машина.

…Красавицы уже лишились своих чар

Машины в парк, и все гангстеры спят

Остались только мы на растерзание-е

Парочка простых и молодых ребят…

— Наташ, — тихонько говорю я и кладу руку на её плечо.

Оно прохладное и гладкое, как шёлк. Она застывает.

— Всё хорошо будет, — шепчу я, наклоняясь над её ухом. — Мы со всем разберёмся, а потом как заживём…

Она кивает. Я легко давлю на плечо, переворачивая её на спину. На мгновенье лицо оказывается в тусклом луче уличного фонаря, нашедшем щёлку в шторе. И в этот короткий миг я замечаю блеск. Мимолётный. Это её глаза. А в глазах слёзы.

— Иди сюда… — шепчет она и кладёт руку мне на шею. — Иди…

Она притягивает меня к себе и жадно целует. А я целую её в ответ. Как ненасытные изголодавшиеся животные мы сосём плоть друг друга, прижимаемся, приклеиваемся друг к другу, слипаемся, обхватываем руками, душим и…

— Погоди, — шепчет она. — Погоди…

Одной рукой отбрасывает одеяло, а потом, извернувшись, подо мной стаскивает пижамные шорты, обхватывает меня ногами и с нова целует. Целует так, будто это последний день. Последний день Помпеи и всего мира…

Мы любим друг друга неистово, сосредоточенно, молча. Только стоны и хрипы слышатся этой ночью и ещё тиканье часов. Время… Время… Тик… Так… Тик… Так…

— Что… — хрипит моя милая, — что бы я делала, если бы у меня не было тебя…

Я и сам не знаю. Как я только жил первые пятьдесят лет? Ты спрашивала кто я — Добров или Брагин… Вот, что я тебе скажу, нет больше никакого Доброва… Никакого мента Доброва. Да и не знаю, был ли он когда-нибудь…

Вообще-то был. И даже если бы я вдруг захотел забыть о существовании себя прежнего, председатель КГБ Андропов мне ни за что бы не позволил.

Каждое утро мы посвящаем тому, что выуживаем из этого самого Доброва всю информацию, накопленную им за последние пятьдесят лет. Персоны, события, происшествия… И сплошные «Интриги, скандалы, расследования»…

— Думаю, нужно будет поработать с гипнозом, — задумчиво говорит Андропов.

Думает он…

— Надеюсь, он не выжжет мне мозги, — мотаю я головой.

— Не должен, — успокаивает председатель. — Не должен…

— Юрий Владимирович, а вы с Ельциным решили что-нибудь?

— Решаем пока. Думаешь, это так просто? Захотел и убрал, как с полки в магазине, да? Он же на хорошем счету. Молодой, энергичный руководитель области. Успехи у него есть. Ты, к тому же, связи ему расширил…

— Да какие там связи…

Это он про тот момент, когда я через Гурко устроил Ельцину кучу встреч, осваивая византийские приёмчики.

— Шучу, — серьёзно говорит шеф. — Про связи шучу, а про то, что руководителя убрать не так просто не шучу. Работаем. Распространяться не хочу, скажу, что дел в области по хищениям хватает, будет за что зацепиться. Ну, и готовим ему место в Госстрое или каком-нибудь министерстве строительном. Успеем, не беспокойся, пристроим его к хорошему делу, чтобы пользу обществу приносил.

— А по вчерашнему вопросу?

Сегодня мы вдвоём, тет-а-тет. Де Ниро занимается Геной и Беллой.

— Это по какому? — хмурится председатель.

— По зачистке Грузии и Азербайджана от бандосов.

Он хмыкает.

— От бандосов, — пробует слово на вкус. — От бандосов решили избавляться строго по закону.

— Ну и зря, — разочарованно отвечаю я. — Время уходит, они крепнут, прорастают во все слои общества.

— Ничего, успеем. Пойдём методично и всё сделаем. А сейчас ещё не сезон.

У тебя вечно не сезон. Блин… Придётся всё самим разруливать. Так глубоко не зачистим без органов, сука.

— А почему не хотите отработать материалы для закона?

— Всё, Егор, вопрос закрыт, — становится он жёстким и отстранённым. — Не будем.

— Понял. Ладно. У меня есть ещё один вопрос.

— Слушаю.

— Сто кэгэ наркотиков. Трафик из Афганистана в Европу. Через Питер. Весьма скоро. Хотите накрыть или мне самому и с этими барыгами разбираться?

— Ну-ка, ну-ка, давай поподробней. Злобин в курсе?

— В общих чертах.

— Кто такие, кто покупатель, кто продавец?

— Грузинская мафия. Они уже на международный уровень выходят…

— Рассказывай.

За ужином я рассказываю Наташке, что удалось выяснить в течение дня. Удалось, честно говоря, не так уж много. Рекункова-то, генерального то есть прокурора, я в свою криминально-коррупционную орбиту не втянул. Во-первых, его вот буквально недавно назначили, а, во-вторых… ну, не знаю, с прокуратурой я не пересекался вообще никак. Не выпала нужная карта, короче.

Поэтому, кроме как просьба генсека, не знаю даже, что может на него подействовать, если он уже выполняет заказ секретаря ЦК КПСС. И даже дискредитировав Черненко, не удастся всё быстро прикрыть. Дело же идёт официально, бляха. Поэтому… А что поэтому? Да, вот, хрен его знает, что поэтому…

— Поэтому, Наташ, — пытаюсь я говорить рассудительно и уверенно, — нужно запастись терпением и…

— То есть, — мотает она головой, — придётся бодаться с секретарём ЦК? И чем это может закончиться?

Чем-чем… победой, конечно. Мы придём к победе социалистического труда. Рано или поздно.

— Закончится это тем, что в самом плохом, слышишь?.. В самом плохом случае мы пойдём к дедушке Лёне и накапаем на этого мудака.

— А нельзя прямо сейчас отправиться к дедушке Лёне?

— Лучше бы нам самим справиться, без него. Он, вообще-то, не Божий одуванчик, может и взгреть хорошенько. Почти что царь, как-никак.

Она