обернулся. Перед его кроватью стояла она. Совершенно обнажённая, почти невидимая, она казалась прекрасной мраморной статуей в закрытом на ночь Летнем саду, но это видение сразу рассеялось, когда Виорика склонилась над ним и поцеловала в губы, густые волосы легли на грудь Сабурова. Он сделал жалкую попытку, заранее зная, что она обречена на неудачу, отстранился, удержал Виорику за плечи — будто сухо кивнул Замфиру при встрече. Константин чувствовал давление, жар и напор, она страстно тянулась к его губам, а глаза смотрели грустно и серьёзно.

— Он мне должен, Костэл, — сказала она. — Мне это нужно.

— Ваши родители могут проснуться.

— Они не проснутся до утра, даже если дом рухнет.

Константин встал, и она сразу приникла, встав на цыпочки, вжалась упруго в его грудь, нашла губами губы, дрожащие пальцы потянули завязки кальсон. Сабуров стянул перину на пол, под окно, набросал подушек, и меж кроватью и шкафом появилось ложе, достойное сказок Шахерезады. Виорика встала на колени, Константин опустился перед ней. Она закрыла ладошкой его рот и попросила:

“Ничего не говорите, пожалуйста!”

Они сжимали друг друга так, будто пытались смешаться, слиться воедино. Они дрожали, и ноги сводило судорогой, от того, что это слияние близко и невозможно. Виорика приняла его с закрытыми глазами, и не открывала их, а он выполнил её просьбу и молчал. Она тихо, со сдержанным стоном, дышала в такт его движениям, потом выгнулась, скрутила ногами, впилась пальцами в его волосы и выдохнула в ухо прерывистое: “Василикэ…”. Потом откатилась в сторону, стиснув бёдрами руки. Сабуров склонился над ней, снова не зная что делать. Услышал тихий сдавленный всхлип и вышел, нимало не заботясь о приличиях. Он принёс с кухни две кружки, миску с нарезанной домашней колбасой. Сел перед плачущей девушкой и спросил просто:

— Хотите водки?

Виорика села, зарёванная, растирая слёзы по лицу, кивнула, взяла кружку и, стуча по краю зубами, отпила. Она потянулась к Константину, и он взял её на руки и прижал к себе. Виорика плакала, Сабуров укачивал её, как младенца, и гладил нежно по голове.

— Это не так? — спросила она, подняв заплаканное личико.

— Не так, — ответил Константин, догадавшись. — Так никогда и ни с кем не будет.

— Я и не узнаю…

— Вы так сильно его любили?

Виорика, не ответив, уткнулась носом в его грудь.

— Тогда не ищите, не пытайтесь. Когда устанете тосковать, тогда…

— Его отец убил.

Через плечи перетянуло холодным сквозняком. Виорика заговорила, зашевелились губы, тревожа горячим дыханием волоски на его груди.

— Я случайно услышала. Он каждый день подливал Василе в ракию морфий.

— Зачем?

Она зябко передёрнула плечиками.

— Не знаю. Чтоб послушным был.

— Для послушания делать зятя морфинистом? Ну и нравы у вас тут…

— Василе дурной был по утрам, его тошнило. Я думала, это он свадьбы боится, а оказалось, отец его травил.

— Постойте, так вы родителям в питьё подмешали морфий сегодня?

Виорика согласно тряхнула головой.

— В коньяк, когда вы у могилы стояли.

— Да вы, сударыня, опасная злодейка.

— Вам, сударь, опасаться нечего, — в тон тему ответила Виорика. — Я иногда думаю: если б не морфий Василе мог упасть вместе со мной и спастись. Потом вспоминаю его… Как стоял, как щурился, как напряглась его шея. Он ждал удар и улыбался. Это не морфий, он хотел умереть. Почему?

— Иногда кое-кому кажется, что это самое простое решение. Значит, ваш отец не виноват.

— Это он убил Василе, — упрямо повторила Виорика, — затравил его с этой дурацкой свадьбой.

— Зачем ему это?

— Наследство.

Виорика легла на спину, и Константин лёг рядом.

— Мы больше не будем, хорошо? — попросила она, глядя в потолок.

— Хорошо, — пообещал Сабуров.

— У Василе в Бухаресте погибли родители, но отец ему не сказал. Господин Замфир был очень богатым человеком. Всё его богатство должно было достаться его единственному сыну. Василе погиб до свадьбы, и теперь старый дурак остался с носом.

— А вы не жалеете об утраченном богатстве?

— Знаете, о чём я жалею? — Виорика повернулась к нему и сказала с горечью: — Об утраченном времени. О том, что Василикэ постоянно сомневался. Он всего боялся: сказать, сделать, коснуться. Чуть что — прятался в свою раковину. Я бы пошла за ним куда угодно, хоть и на фронт, а он бродил вокруг своего пригорка, как телок на привязи, и даже не пытался освободиться. Я бы пошла, только он сам никуда не шёл.

— Может надо было об этом ему сказать?

Виорика откинулась на спину у вновь уставилась в потолок.

— Ничего б не изменилось. За своё надо драться, а он умел только уступать. У зверей такие детёныши не выживают, это справедливо. Он и жизнь свою уступил, чтобы не бороться. Вы совсем не такой. Жаль, что я не полюбила вас.

— Не жалейте, прекрасная Виорика, — усмехнулся Сабуров. — От моей любви одни слёзы да нервные расстройства.

Она подползла к Константину, и положила голову ему на плечо, прижалась всем телом. Хоть всем мужским естеством Сабурова тянуло к ней, он исполнил просьбу Виорики и лишь поцеловал её в макушку. Бесконечно долго он лежал, слушая её тёплое дыхание, и думал о вещах как можно более далёких от нежного девичьего тела, прижавшегося к его боку. Когда в окошке начало понемногу светлеть, сон сморил и его.

Глава 26

Казалось, только задремал, а уже кто-то схватил за плечо. Срочный вылет? По аэродрому из пушек палят? Что ж ты трясёшь так, шельма?! Сабуров сел, зябко передёрнул плечами — остатки сна растаяли без следа, а сон был весьма приятен. Он открыл глаза, но вместо денщика увидел милое, но очень взволнованное личико Виорики с прижатым к губам пальчиком.

— Костэл, бегите: отец проснулся.

В прихожей прогибались от тяжёлых шагов половицы, послышался тихий стон, заплескалась вода в бадье. Виорика на цыпочках, не дыша, подставила стул спинкой под ручку двери.

— В окно, — шепнула она, склонившись к лицу Константина, — и бегите, как можно быстрее. Он вас убьёт.

За дверью стало тихо, потом послышались шаги, всё ближе. Скрипнули петли. Сабуров судорожно перерывал подушки в поисках кальсон. Он ждал проклятий, но в прихожей было тихо.

— Моя спальня… — Виорика в панике посмотрела на Константина. — Нам конец.

Тот, стараясь не шуметь, натянул кальсоны, схватил револьвер.

— Не смейте! — затрясла Виорика головой. — Он мой отец.

Виорика на цыпочках подошла к окну и медленно вытянула щеколду. Переставила горшок с засохшей фиалкой на тумбочку. Половица скрипнула у самого порога их комнаты. Слышно