и поздравлениями с Рождеством от заключенных Поля 5». Открыв посылку, Янина ахнула. Там лежала прекрасная рождественская картина, составленная из кусочков картона, спичек, хлебных крошек, полосок цветной бумаги из посылок и комков ваты из госпиталя. На картине были ясли, младенец Христос с Девой Марией, крошечная рождественская елка, а там, где обычно изображают волхвов, – трое заключенных из ваты, в полосатых лагерных робах. Сзади были встроены даже крошечные лампочки, чтобы освещать всю сцену. Янину потрясли изобретательность, усердие и любовь, вложенные в этот фантастический подарок, сделанный в строжайшей секретности в концентрационном лагере. Несмотря на все лишения, его создатели чувствовали необходимость и нашли в себе силы подарить что-то людям, заботившимся о них. Янина хранила подарок долгие годы среди своих самых ценных сувениров как свидетельство мощи человеческого духа и творческого начала, превозмогающих даже самые мучительные внешние условия.

Еще до получения подарка Янина думала сделать что-нибудь особенное для узников Майданека на Рождество. Она посоветовалась с коллегами в комитете поддержки, предложив отправить в бидонах с супом какие-нибудь деликатесы.

– Как насчет рождественских елок? – спросил один из них. – Вы ведь наверняка собираетесь и их провезти, да?

Янина обдумала его предложение.

– Я спрошу коменданта, – ответила она.

Вайс уже привык к визитам Янины. Она не могла сказать, рассматривает он ее как помеху, с которой вынужден мириться, или как союзника, ведь она помогает ему поддерживать в заключенных жизнь. Как обычно, он бесстрастно выслушал ее речь. Канун Рождества приходился на пятницу, и в этот день комитет доставок не выполнял. Янина предложила дополнительную доставку с заранее приготовленным угощением, которым заключенные смогут отметить Рождество на следующий день. Вайс согласился. Тогда она подняла вопрос с елками.

– Рождественские елки, – задумчиво сказал Вайс. Янине показалось, что в его голосе промелькнуло удивление – если не смешок.

– Да. У нас есть один щедрый жертвователь, который согласен прислать по елке на каждый арестантский барак.

– Но никаких свечей! Вообще никакого огня, – предупредил Вайс.

– Конечно, – ответила Янина.

Согласие было получено.

Когда ГОС в следующий раз доставлял в лагерь суп, Перцановская заметила, что графиня Суходольская выглядит искренне обрадованной. Она всегда приветствовала доктора теплой улыбкой, но сегодня в этой улыбке не было обычной грусти. В обрывках беседы, которую они вели между традиционными официальными репликами, графиня сказала:

– Я была у коменданта. Он позволил мне приехать к вам в канун Рождества. Я приеду в полдень[217].

Янина была уверена, что жители Люблина соберут праздничное угощение, которое она планировала привезти в Майданек, но их щедрость ее ошеломила. Все кондитерские и булочные привезли сладости, фермеры – свои продукты, канцелярские магазины – украшения для елок, а кооператив Сполем – свежие яйца и джем. Нашлись добровольцы для готовки ветчины, бекона и колбас; женщины пекли печенье, ромовые бабы, маковые торты и штрудели. Вместе сотрудники и волонтеры люблинского комитета поддержки и польского Красного Креста трудились день и ночь, чтобы разложить деликатесы по посылкам на 5500 заключенных. Вместо обычного супа в рождественскую доставку узникам привезли борщ с мясными пирогами, похлебку из сушеных грибов, яичную лапшу с маком и сахаром. Дети из комитетских приютов сделали украшения, которые висели на больших елках в бараках; елочки поменьше приехали вместе с продуктами, чтобы заключенные украсили их сами. Но самое главное, в лагерь привезли облатки – тонкие вафли, которые по католической традиции родственники переламывают друг с другом на Рождество, и священники, заключенные в лагере, собирались раздать их на тайных ночных церемониях[218].

В полдень кануна Рождества доктор Перцановская стояла у поста охраны на Поле 1, и ей казалось, что она видит сон. Одна за другой в лагерь въезжали телеги, груженные бочками и корзинами и заваленные доверху рождественскими елками. Она глубоко вдыхала еловый аромат. «Это запах свободы», – думала она, и слезы катились у нее по щекам. Потом появилась княгиня Суходольская, тоже тронутая до глубины души. Она упросила охранника позволить ей переломить облатку с Перцановской. Пока они делились облаткой, глядя в заплаканные лица друг друга, Перцановская чувствовала, что этот ритуал является залогом неразрывной связи между узниками и их соотечественниками на свободе. Никогда больше она не будет думать, что брошена в лагере, потому что знает – снаружи есть люди, хранящие ее в своих сердцах.

Янина получила также разрешение пожать руки заключенным, разгружавшим телеги. Каждого она поздравила от лица ГОС и люблинского комитета поддержки. Ханка, сопровождавшая Янину в Майданек, переломила облатку с одним из заключенных. Последовали новые слезы, а потом и смех, когда женщины, разгружавшие телеги, стали обниматься с пушистыми ароматными елками.

Внезапно Янина услышала, как несколько заключенных ахнули, а охранник призвал всех к порядку. Возле поста охраны остановилась машина, и из нее вылез Вайс. Янина знала, что комендант очень редко заезжает на территорию лагеря строгого надзора, и лишь на несколько минут. В свои предыдущие доставки она ни разу не видела его там. Но теперь он подошел к разгруженным бидонам и приказал заключенному открыть один. Там была лапша. Радость Янины испарилась, а сердце провалилось в пятки. Помимо посылок и елок, она не получала разрешения на доставку других продуктов, кроме супа и хлеба. Надо было срочно придумать какое-то объяснение.

– Что это такое? – спросил Вайс, указывая на лапшу.

– Пришлось изменить меню. Суп, который мы обычно привозим, на следующий день портится, а на Рождество нам приехать не разрешили. Поэтому мы заменили его на лапшу.

– Другие заключенные получат то же самое? – продолжал расспрашивать Вайс.

– Да, герр комендант, за исключением пациентов лазарета, – солгала Янина.

Бланке не интересовался рационом пациентов лазарета, но она надеялась, что упоминание его имени придаст ее словам большую достоверность. Очевидно, ее уловка сработала, потому что Вайс тут же утратил интерес к бидонам и вернулся в свою машину, которая увезла его обратно в лагерную администрацию.

В каждом посещенном ею отделении Янина упрашивала охрану позволить ей и Ханке переломить облатку с кем-нибудь из заключенных и пожать руки тем, кто разгрузит бидоны. Многие заключенные, включая мужчин, плакали; даже тиролец из СС смахивал слезы с глаз. Один из пожилых эсэсовских охранников пробормотал себе под нос:

– Бог мой, у нас в Германии такого никогда бы не случилось[219].

В тот день Янина поехала из Майданека в транзитный лагерь на Крохмальной, куда отвезла такой же борщ и лапшу, а также теплые вещи. Там она участвовала в праздновании вместе с медицинским суперинтендантом округа и чиновником из Департамента занятости. Янина раздала заключенным облатки, со многими переломила их, и те от всего