передали польскому Красному Кресту, потому что тот не будет расходовать деньги понапрасну.

Правительство в изгнании отправило своего представителя обсудить с Яниной жалобы Кристианса. Издерганная, она сразу признала, что ее цель – накормить всех в лагере, невзирая на национальность. Она считала, что нужда и страдания – достаточное основание для помощи. Янина была готова на любые усилия ради заключенных, но не собиралась участвовать в подковерных играх. Если польский Красный Крест считает, что лучше справится с продовольственной программой в Майданеке, она не будет возражать, но и принимать в ней участие не станет. Правительство в изгнании предоставило решать вопрос с программой командованию АК в лагере. Те опросили заключенных и отправили ответ в шифровке: узники хотят, чтобы их продолжал кормить ГОС.

Из штаб-квартиры ГОС Янине прислали благодарственное письмо за ее неустанные усилия по оказанию помощи узникам Майданека, но в целом ситуация ее разочаровала. Она тесно сотрудничала с польским Красным Крестом в оказании как легальной, так и нелегальной помощи Майданеку, и Кристианс сам шел на большой риск в этой деятельности. Он отправлял в Сопротивление данные по Майданеку и даже собирал подпольные фото лагеря. Однако он был готов рискнуть сложившимися отношениями с ГОС для того, чтобы присвоить себе лавры за помощь Майданеку.

Янину смущала также вражда между людьми, которым она стремилась помочь. Польские политзаключенные в Майданеке в 1944 году представляли практически все организации Сопротивления, действовавшие в Польше, и собирали в лагере соответствующие ячейки. Организации отправляли своим членам продовольственные посылки, и большинство из них делало также вклад в доставки ГОС. Однако враждебность между организациями разделяли и их участники в лагере. Доказательством тому были остатки прокисшего супа в бидонах, которые возвращались из Майданека, – заключенные не могли договориться, как его распределять[234].

В конце февраля у Янины все чаще стало возникать ощущение, что за ней следят. После визита офицера СД Войцикова стала сопровождать Янину с работы и на работу. Однажды, когда они утром отправлялись в офис, Янина заметила молодого мужчину, которого уже несколько раз видела возле своего дома, – он шел за ними в некотором отдалении. Она свернула в магазин и сделала вид, что ищет какой-то товар. Когда они с Войциковой вышли, Янина увидела мужчину на другой стороне улицы. Пройдя через Краковские ворота, она заметила, что теперь он идет ближе к ним. Войцикова остановилась прочитать плакат на стене, перечислявший имена жертв последней массовой казни, – все это были люди из их с Яниной района.

– Какой ужас! – воскликнула Войцикова.

– Ничего не поделаешь, – ответила Янина. – Если они виноваты, то что с ними делать, кроме как расстрелять?

Войцикова, ошеломленная, уставилась на нее. Когда они добрались до работы, Янина объяснила причину своего замечания.

– О! – ахнула Войцикова. – Я и раньше видела того человека возле вашего дома, но подумала, что он там живет.

Янина перестала встречаться с друзьями, опасаясь, что гестапо заподозрит их в пособничестве, если ее арестуют. Привратник ее дома сказал ей, что какой-то мужчина расспрашивал, когда она приходит и уходит. Она стала носить с собой запасное удостоверение личности, полученное от АК, спрятав его на теле.

Однажды утром в начале марта Янина, сворачивая в арку за зданием люблинского комитета поддержки, услышала за спиной шаги. Во дворе загружали хлеб в грузовики, предоставленные Сполемом. Водители сняли шапки, приветствуя ее, как обычно, но один из них едва заметно указал ей мизинцем в сторону. Поднимаясь по скрипучим ступеням к себе в кабинет, она снова услышала шаги и поняла – сейчас что-то произойдет.

Янина бросилась в кабинет, громко зовя Ольбрихт и Ханку. Она отдала Ольбрихт поддельное удостоверение и попросила предупредить Генри не возвращаться домой, если ее арестуют. Когда она закончила, к ним ворвался Вендруха.

– Какой-то подозрительный человек только что вошел, поднялся на задний балкон и наблюдает за черным ходом.

Дальше все развивалось быстро. Вендруха и Ольбрихт затолкали Янину в помещение склада, и Вендруха убежал. Спустя несколько минут он вернулся и отвел ее в следующую комнату, где хранился хлеб. Он велел ей забраться в мешок, а потом набросал сверху буханки хлеба. Внезапно Янина взлетела на воздух – Вендруха и еще двое шоферов забросили ее в кузов грузовика. Завелся мотор, и Вендруха скомандовал:

– Езжай на народную кухню за супом.

Какое-то время грузовик ехал, потом резко остановился. Янина услышала скрежет; позднее ей рассказали, что водитель менял номерные знаки. Потом грузовик поехал снова; Янина неловко тряслась среди мешков с хлебом в кузове. Когда машина наконец остановилась и ее выпустили, она оказалась дома у шофера. Тот помчался на грузовике назад, а Янине велел прилечь и выпить горячего чаю. Менее часа спустя водитель вернулся на такси и сказал ей, что арестовывать ее не собирались, и она может возвращаться в офис.

Ханка и Ольбрихт встретили Янину со слезами радости и облегчения и рассказали ей, что произошло за время ее «похищения». Сразу после того как Вендруха и Ольбрихт спрятали ее в кладовой, в офис вошли мужчина и женщина, желавшие поговорить с начальником ГОС. Вендруха направил их к Станиславу Сикоре, управляющему люблинским комитетом поддержки. Женщина спросила Сикору, можно ли провезти ее в Майданек на одном из грузовиков с доставкой, и объяснила, что у нее там сестра и, по слухам, ту должны скоро перевести в другой лагерь. Если ГОС не может помочь ей увидеться с сестрой, то, может, они хотя бы передадут несчастной фотографии ее бедных деток? Сопровождавший ее мужчина добавил, что готов заплатить за это, и предложил Сикоре крупную сумму.

Сикора всегда строго придерживался правил и не знал о контрабандной деятельности Янины в Майданеке, поэтому просьба супругов и попытка подкупа привели его в бешенство.

– Вы с ума сошли? Просите меня подорвать всю нашу работу ради услуги вам? – воскликнул он и прогнал их.

Потом пара прошла в кабинет Янины, но там была только Ханка. Женщина снова начала упрашивать, но Ханка, хоть и вежливей, чем Сикора, объяснила ей, что это невозможно.

– Если бы только графиня Суходольская была здесь, она наверняка бы нам помогла. У нее сердце настоящей польки! – плакала посетительница.

Однако Ханка попросила их уйти и не мешать работать. Мужчина ушел, но женщина осталась: она целовала Ханке руки, рыдая и умоляя ее пронести письмо и фотографии в лагерь. Когда Ханка вскочила и собралась выйти из кабинета, женщина спросила:

– Вы не могли бы хотя бы сказать мне, когда вернется графиня? Она была на работе этим утром?

Ханка холодно ответила, что только что