Янина получила разрешение на дополнительную доставку продуктов и посылок в Майданек в канун Нового года, хотя эта доставка получилась уже не такой обильной, как на Рождество. Через несколько дней после праздников она получила письмо от комитета польских заключенных лагеря, в котором описывалось, как Рождество отмечали в бараках: люди наряжали елки, ужинали вместе, переламывали облатки, пели гимны и даже разыгрывали сценки. Праздничный комитет из Поля 1 рассказывал о празднике в стихах. Янина была рада узнать, что многие польские заключенные поделились угощением из своих передач с представителями других национальностей, особенно в женском лагере и в лагерных лазаретах.

То Рождество в Майданеке стало незабываемым воспоминанием для польских заключенных, переживших лагерь и войну. Даже десятилетия спустя оно оставалось для многих из них самым драгоценным опытом в жизни. Бесчувствие к ближнему и сосредоточенность на себе, необходимые для того, чтобы выжить, на время отступили, когда они собрались, чтобы вместе отметить праздник, спеть гимны и вознести молитвы. Глядя на большие рождественские елки в каждом бараке, украшенные самодельными гирляндами, заключенные ощущали глубокую духовную связь со своей родной польской культурой и традициями, а также с соотечественниками, подарившими им этот символ надежды и любви. В ту ночь звуки польских песен раздавались по всем отделениям Майданека. Они пели «Боже, спаси Польшу».

Глава 16

Кошки-мышки

В морозный день в начале января 1944 года жуткая процессия медленно прошла по улицам Люблина от грузового терминала железной дороги до Майданека. Сотни живых скелетов в рваных полосатых робах брели через снег, гремя деревянными сабо, с трудом держась на ногах под безжалостным ветром. Каждые несколько метров кто-то падал замертво, и процессия оставила за собой двухкилометровый след из трупов. Тремя месяцами ранее это были молодые здоровые мужчины из разных стран, оккупированных Германией. Их угнали на принудительные работы в туннели лагеря Дора, относившегося к Бухенвальду, где немцы собирались производить новую разновидность стратегических ракет. Травмы, голод и болезни сделали этих людей непригодными для работ, после чего эсэсовское начальство распорядилось погрузить их в неотапливаемые товарные вагоны и отправить в долгий путь до Майданека без пищи и воды. На грузовой станции узников, неспособных идти, и трупы тех, кто умер в дороге, кучами свалили в грузовики, которые доставили их в лагерь.

Это был один из транспортов, доставивших восемь тысяч больных и инвалидов в Майданек в первые три месяца 1944 года. Поскольку СС свернуло производство в Люблине после операции «Праздник урожая», Майданек больше не являлся поставщиком рабочей силы. В декабре 1943 года он был переименован в «лагерь для выздоравливающих», хотя на самом деле туда из других лагерей отправляли на верную смерть заключенных, признанных негодными к работам. Среди болезней, которыми те страдали, были туберкулез в финальной стадии, кишечные инфекции, отказ почек, переломы костей и слепота в результате условий их принудительного труда. Мужчины с транспорта из Доры, преимущественно французы, оказались в бараках на Поле 5, где их бросили без лечения, с самым скудным лагерным пайком. Спустя три недели тех, кто был еще жив, перевели в зараженные вшами и блохами бараки мужского лазарета. Через три месяца из 250 молодых французов, прибывших на транспорте, в живых осталось восемь[220].

Вскоре после прибытия транспорта из Доры Янина получила шифровку от Генрика Щезневского, члена АК, заключенного в Поле 3. В его отделение поступило полторы тысячи человек с транспортов с больными: те страдали от дизентерии, и одна треть из них уже умерла. Он просил Янину как можно скорее доставить им лекарства.

Янина немедленно отправила сотрудников люблинского комитета поддержки на поиски лекарств от дизентерии, и на следующее утро у них была тысяча доз. Однако, поскольку в Поле 3 больше не было лазарета, она не могла получить разрешение произвести доставку туда. Решительно настроенная привезти лекарства вместе с доставкой супа ближе к вечеру, она позвонила Петраку и сказала, что из-за нехватки грузовиков ей придется доставить суп в два захода. Он согласился выдать ей два пропуска в лагерь строгого надзора на этот день. Коллеги Янины на складе комитета быстро снарядили два грузовика, спрятав лекарства в двойном дне суповых бидонов, и она повезла их в Поле 3. Щезневский организовал раздачу препарата[221].

Несколько дней спустя Щезневский сообщил, что пятьсот пациентов еще живы и идут на поправку. Янина не знала, радоваться или огорчаться. Она стремилась доставить еще лекарства заключенным в Поля 3 и 4, но контрабанда была сопряжена со слишком большими рисками из-за количества медикаментов и их особенностей. Поэтому она отправилась к Бланке.

Главный врач Майданека у себя в кабинете паковал вещи. Его переводили в новый концентрационный лагерь Плашов в Кракове. В ходе их частых встреч в предыдущие месяцы грубость Бланке по отношению к Янине сменилась на ворчливое уважение. Однако, когда она заговорила о доставке медикаментов в Поля 3 и 4, он оборвал ее:

– Вы уже достаточно сделали. Я сказал бы, более чем. И должны радоваться, что вы еще на свободе.

«Что ему известно?» – подумала Янина, и старый знакомый – страх – закрался ей в сердце. Отправляясь к Бланке, она понимала, что ее объяснение того, откуда ей известно про больных заключенных в Полях 3 и 4, не выдерживает критики. Что, если она совершила фатальную ошибку, выступив с этим предложением?

– Я врач, а не полицай, – продолжал Бланке. – Лучше остановитесь и перестаньте настаивать. Я ничего не расскажу коменданту про вашу просьбу, но мое личное мнение – вам пора запретить доступ в лагерь.

Он многозначительно глянул на нее и закончил:

– Думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Вы сделали более чем достаточно.

Страх Янины отступил. Она была чуть ли не растрогана. Перед ней стоял офицер СС, отправивший тысячи еврейских и польских заключенных на смерть. Однако, хотя Бланке явно знал, что она ведет в Майданеке подпольную деятельность, он спас ей жизнь, не заявив на нее коменданту. Даже жестокий преступник может порой проявить человечность.

К 1944 году гигантскую карту на Адольф-Гитлер-плат в Люблине сняли, да и громкоговоритель замолчал. Вместо празднования своих последних военных побед немцы теперь расклеивали по городу списки тех, кого приговорили к смерти за сопротивление германским властям или расстреляли как заложников в отместку за действия партизан. Генерал-губернатор Франк снова сменил политику в отношении своих «иностранных» подданных. Разъяренный непрекращающимися партизанскими атаками, он вновь разрешил акции возмездия, а в октябре 1943 года приказал