жизни старших детей, дома и больницы, а всеми делами занимались Вайолет, Гвен и моя мать. Неизвестно, смогла бы я выбраться из своего кошмара или нет, если бы не приезд Генри и новость о смерти Джорджа. Именно это заставило меня понять, что моя боль не уникальна, плохо всем, а я могу попытаться что-то изменить. Без страха, но с некоторым стыдом я призналась Мэтью, что продала драгоценности, которые он дарил мне, чтобы добраться в Африку и привезти с собой медикаменты.

Мэтью слушал меня внимательно, не перебивая, и лишь рассеянно гладил по волосам. Я знала, что он не злится, но я не представляла себе, что услышу от мужа, когда он, наконец, заговорит.

— Прости меня, — я всхлипнула и, наконец, подняла глаза на Мэтью. — Я ни с чем не справилась.

Мэтью покачал головой и мне показалось, что его глаза постепенно наполняются слезами.

— Как ты все это пережила, Мэри? — и я понимаю, что мне не показалось.

Мне хотелось как обычно улыбнуться и отшутиться, что это было не так уж сложно, но обманывать Мэтью не было никакого смысла.

— Сама не знаю, — я закрыла глаза и события последнего года стали казаться мне ночным кошмаром. — Мне теперь кажется, что все это было вовсе не со мной.

— С тобой больше никогда не случится подобного, обещаю.

Я грустно улыбаюсь и хочу напомнить Мэтью про обещания, которые он не сможет сдержать, но замолкаю. Я не хочу больше думать о плохом. Хотя бы сегодня не хочу.

* * *

Вторая англо-бурская война закончилась тридцать первого мая тысяча девятьсот второго года. На тот момент Мэтью провел в Африке уже два с половиной года. Все это время он служил своей стране, а я служила мужу, пытаясь сделать его жизнь и работу хотя бы немного легче. Очень скоро я ощутила на себе все сложности службы здесь. Например, изначально в госпитале работало шестеро военных хирургов, но из-за эпидемий, отсутствия лекарств и нападений повстанцев все они умерли один за другим. К моему приезду в живых остался только Мэтью и несколько медсестер. У нас не было выходных и праздников, вся жизнь делилась на две части: ты или работаешь, или спишь. Впрочем, порой и сон был роскошью. Из-за тяжелой многочасовой работы мои мышцы болели, а из-за жары кожа покрылась мелкими морщинками и приобрела бронзовый оттенок. Порой глядя на себя в зеркало, я удивлялась: кто эта уставшая женщина средних лет? Она мало походила на веселую и яркую Мэри Флэминг и дело тут было вовсе не в тяжелой работе. Как бы мне не хотелось вернуть прежнюю Мэри, она умерла навсегда, оставшись в памяти о своих молодых годах. На смену той Мэри пришла чуть более строгая и серьезная женщина, которая больше не верит в сказки и прекрасный мир, зато верит в себя, в свои силы и в своего мужа. Возможно, Мэтью тоже не хватало прежней меня, но он ничего не говорил, прекрасно понимая, что после всего пережитого как раньше уже не будет.

Это странно, но самого Мэтью война практически не изменила. Пожалуй, он стал чуть молчаливее и еще реже, чем прежде, делился со мной своими мыслями и опасениями. Мэтью никогда не говорил, но я знала, что он все еще скучает по детям и винит себя в произошедшем с Джорджем и Генри. Мы все еще оставались в немилости у Бергена и это выражалось в том, что Мэтью так и не попал в кадровую ротацию, хотя давно имел на это право. В больницу так же не завозили медикаменты, и мы хоть как-то держались только благодаря привезенным мной запасам. Практически каждый день мы писали письма родным и друзьям в Англии, но едва ли они доходили до адресатов. За полтора года, что я провела в Африке до подписания мирного договора, мне удалось получить всего одно письмо от матери и три от Гвен. Мы месяцами не знали, как живут наши дети и все ли в порядке дома. Странно, но именно это оказалось самым сложным на той войне.

С острожным оптимизмом я ждала подписания мирного договора, мечтая как можно скорее взойти на корабль и навсегда покинуть Африку, но и здесь нас ждал неприятный сюрприз. Мы не могли уехать, не передав дела в госпитале местным врачам, а когда они прибудут было известно одному лишь богу.

Кое-что интересное произошло примерно через месяц после подписания мира. В тот день Мэтью не было в госпитале: взяв с собой несколько медсестер он отправился в ближайший город пополнить наши запасы медикаментов и постараться узнать, когда же мы сможем покинуть Африку. У меня было совсем немного работы и после обеда я позволила себе прилечь, мечтая насладиться тишиной хотя бы полчаса, но этому не суждено было исполниться.

— Сестра Флэминг! Сестра Флэминг! — в дверь громко стучали, и я узнала голос Иоланты, младшей медсестры. — Прошу, спускайтесь скорее, у нас необычный пациент.

Чувствуя некоторое волнение, я вскочила на ноги, быстро уложила волосы и поспешила вниз. Война научила меня не паниковать раньше времени, но сейчас мои руки отчего-то тряслись.

— Что тут? — спросила я Иоланту, и она кивнула на ближайшую койку. Я едва не вскрикнула от изумления: там лежал герцог Берген. Он был бледен как полотно.

— Вы?! — хором воскликнули мы с герцогом, пораженно уставившись друг на друга.

— Вы знакомы? — удивилась Иоланта. Она явно не представляла, насколько важная шишка лежит перед ней.

— Да. Нам с герцогом уже приходилось встречаться, — я взяла себя в руки и постаралась улыбнуться. — Спасибо, Иоланта, дальше я сама.

Медсестра кивнула и ушла, а я все с той же улыбкой смотрела на белеющего на глазах герцога и размышляла о том, что судьба странная штука.

— Как вы здесь оказались? — я старалась говорить равнодушно.

— Приехал осматривать новые территории, завоеванные нашей армией. Несколько дней назад неудачно упал, повредил ногу и теперь рана на ней просто горит огнем.

Герцог закатал штанину, и я увидела примерно то, что ожидала. Рваная инфицированная рана голени выглядела просто отвратительно, а ткани вокруг покраснели и неестественно блестели, явно доставляя огромные страдания.

Я знала, что ногу уже не спасти, и только ампутация могла бы уберечь герцога от сепсиса. Так же я знала, что Мэтью находится в полутора сутках пути от госпиталя и к моменту его возвращения оперировать будет уже, вероятно, некого.

А еще я знала, как провести эту операцию, ведь за неимением второго хирурга все эти полтора года мне приходилось