Реже, но в истолкованиях произведения встречается иной крен. «Стилистическое построение „Евгения Онегина“ типично для всякого подлинного романа»[127], — утверждает М. М. Бахтин. Действительно, к «Онегину» могут быть отнесены фундаментальные опоры бахтинской концепции романа: многоголосие (диалогичность) романа, контакт с незавершенной современностью, смеховая фамильяризация мира. Вместе с тем заслуживает оговорки, что М. М. Бахтин не принимает во внимание стихотворную природу «Евгения Онегина», при всем том, что специально подчеркивает различие стихий поэзии и прозы.

Пушкин предельно точен во всем, что касается литературного творчества; но ведь можно видеть и его двойное жанровое обозначение столь важного для него произведения: в тексте «Евгения Онегина» устойчиво наименование «роман» («С героем моего романа», «И тем я начал мой роман», «Покамест моего романа», «Страницы нежные романа», «В начале нашего романа», «И даль свободного романа»), но синонимично встречается и обозначение «поэма» («Как будто нам уж невозможно / Писать поэмы о другом…»). В письмах у Пушкина другой крен: «Онегин» почти монопольно именуется поэмой. В двойном обозначении заключен определенный смысл. Надо полагать, «романное» и «стихотворное» начала образуют в жанровом строении «Онегина» своеобразные полюса, они и задействованы оба, а «слитного» термина не существует.

Несмотря на возможность относительного разделения жанровых признаков «Евгения Онегина», видимо, главный структурообразующий момент создается за счет «диалога»[128] жанровых тенденций. В. Г. Одиноков отмечает: «Пушкинский роман <автор имеет в виду жанр в целом, не отдельное произведение> синтетичен, он объединяет не только различные романные формы и модификации этих форм, но смело сопрягает элементы других жанров. Поэтому подчас трудно провести границу между романом в строгом смысле этого слова и не романом»[129].

Романное начало в той или иной степени проникает на все уровни произведения. Так, автору тесно в добавочных рамках выявления, какими бывают «лирические отступления», и он включает себя в действие в качестве персонажа.

Можно говорить лишь о тенденции, где более заметна одна из составляющих. Романное начало предопределяет строй повествовательных картин. За Пушкиным остается слава певца среднерусской, украинской, кавказской и таврической природы. Вместе с тем достойно удивления, что в его поэзии довольно скупо представлена пейзажная лирика. «Зимний вечер», «Кавказ», «Обвал», «Зимняя дорога», «Зимнее утро», «Осень» и еще немногое — вот весьма скромный пейзажный островок в широком море пушкинской лирики. Кроме того, в каждом из названных стихотворений пейзажная тема не является единственной и осложнена другим художественным заданием. К примеру, «Зимнее утро» — менее всего выражение непосредственного впечатления, но прежде всего реализация давнего намерения вступить в творческое соревнование с Вяземским, о чем было сказано на страницах «Онегина»: «Но я бороться не намерен / Ни с ним покамест, ни с тобой, / Певец финляндки молодой!» «Покамест» не был намерен бороться с Вяземским (и Баратынским), спустя некоторое время такое намерение пришло — и было реализовано в «Зимнем утре». Стихотворение и должно рассматривать как факт поэтического соперничества, но не как непосредственную пейзажную зарисовку.

Но Пушкин — действительно певец природы. Дело, однако, в том, что многие хрестоматийные строки, запомнившиеся в детстве как стихотворения, мы после не без удивления обнаруживаем в тексте «Евгения Онегина», в поэмах Пушкина. Получается, что именно эпик воссоздает столь памятные картины природы, точно и рельефно воспроизводя фон, на котором действуют его герои. «Лирически» природа волнует Пушкина мало. Великолепие пейзажей всех времен года в «Онегине» по-своему подтверждает активность здесь романного, эпического начала. Здесь как тенденция выделено романное начало, с той же не полной определенностью можно обнаружить фрагменты, соотносимые с лирическими жанрами, более всего с дружескими посланиями и элегиями. Но в увлечениях надо соблюдать меру.

«Евгений Онегин» — роман, но писанный стихами. И это не роман в сочетании с лирическими фрагментами. Здесь задействовано множество приемов, понятий, компонентов, которые наличествуют и в прозе, и в стихах; естественно, все они получают свою разновидность.

Сюжет

В романе сюжетное действие весьма несложно, сеть авторских рассуждений чрезвычайно разветвлена и может быть признана главным (или сопоставимым) источником энциклопедизма романа. Белинский, изложив на полстраницы сюжет, заключил: «Вот и все содержание „Онегина“. Многие находили и теперь еще находят, что тут нет никакого содержания, потому что роман ничем не кончается» (VII, 444). Простота сюжета компенсируется, с одной стороны, художественно — изяществом построения, с другой — содержательно: углублением в тайны души человеческой и расширением повествования за счет изображения фона действия. Тем не менее часто не замечают опасности роль сюжета недооценивать.

Будем исходить из реального: пушкинская манера повествования в «Евгении Онегине» постоянно раздваивается. Поэт рассказывает о своих героях (в этом смысле — они посредники в размышлениях поэта о жизни), но поэту посредники и не обязательны, об очень многом он говорит с читателем напрямую, от своего лица, сам выступая героем своего стихотворного романа. Две эти формы взаимно дополняют друг друга, сливаясь в цельную картину жизни. Почему две, а не какая-то одна? Потому что каждая обладает своими незаменимыми достоинствами, и вместе они эффективнее, чем порознь. Различаясь формой, оба приема повествования бьют в одну цель. В конечном счете «Евгений Онегин» — результат пушкинских «Ума холодных наблюдений / И сердца горестных замет»: все содержание романа объемлется образом автора (по этой причине несомненно рациональное зерно в позиции исследователей, отдающих приоритет авторскому началу). Но в данном случае речь идет о конструктивном соотношении двух линий повествования.

Как возник роман в художественном сознании поэта? Есть ответ в тексте:

Промчалось много, много дней

С тех пор, как юная Татьяна

И с ней Онегин в смутном сне

Явилися впервые мне —

И даль свободного романа

Я сквозь магический кристалл

Еще не ясно различал.

Тут речь идет еще о смутном сне на крымской земле в 1820 году: герой и героиня (имена они обретут после) явились в замысле-первотолчке вместе — и зерно творческого замысла дало росток, которому было суждено развиться в редкостное плодоносное древо русской литературы. В реализованном тексте романа герой предстает первым; лишь во второй главе включается в повествование героиня (и тоже пока отдельно, сама собой); только в третьей главе пути героев пересекаются. Но действие пошло, и конструктивно именно оно определяет движение романа.

А чем роман кончился? Ответ простой — решением автора (даже «согласованным» с мнением читателя):

И здесь героя моего,

В минуту, злую для него,

Читатель, мы теперь оставим,

Надолго… навсегда… За ним