class="p1">На фоне рассуждений друга Пушкина (уже знакомого с началом «Онегина»!) особенно колоритно проступает повествовательный стиль романа в стихах. Пушкин не повел своего героя до старости или хотя бы до женитьбы, но он заставил читателя приять младенца из купели. Что касается ежедневных завтраков, обедов и прочих пирований, отметим гиперболу Вяземского: ежедневные застолья в литературе просто невозможно изобразить (нет надобности изображать). Пушкин поступил иначе: он подробно описал один, взятый на выбор, типовой день жизни столичного денди (потом описал деревенский день анахорета, даже в двух разновидностях, летней и осенней). Ежедневные повторения не показываются, лишь подразумеваются и прямо удостоверяются («и завтра то же, что вчера»).

К слову, Пушкин только избранный обед подробно описывает, а о завтраках и ужинах не более, что упоминает. Но и в натюрморте обеденного стола можно заметить пробелы. «Еще бокалов жажда просит / Залить горячий жир котлет…» Котлеты уже в желудке, а в натюрморте не значились…

С деревенскими обедами еще скромнее. Онегинский обед назван довольно прихотливым, но не детализируется, названа только бутылка светлого вина. (О судьбе унаследованного от дяди строя бутылок с наливками ничего не сообщается). Сигналом к обеду может служить приезд Ленского: для него припасена мерзлая бутылка благословенного вина.

А из одесских пирований описан только деликатес — устрицы (только одним деликатесом сыт не будешь; к тому же они не каждый день бывают).

Очень избирательно фиксируются бытовые заботы. На фоне поэтики романтической поэмы подробностей у Пушкина явный преизбыток, на фоне построения неторопливого прозаического романа их, порою чувствительных, очевидная недостача, обнаруживается дефицит деталей (на то и повествование в стихах). «…Улаживание дел по наследству — отца и дяди — должно же занять хоть сколько-нибудь времени…»[135] — настаивает А. А. Аникин. Пушкин же росчерком своего пера, призывая на помощь Зевеса, моментально вводит своего приятеля в дядино наследство, минуя описание обязательных бюрократических процедур, которые ему художественно не нужны, а в результате (вот и исследователь признает) «роман никак не создает ощущения суеты, скорее, наоборот, вся его музыка отражает неспешное течение жизни» (с. 9), кстати, как раз потому, что в романе предметов, выбранных для изображения, немного, им не тесно.

Хандра, поэт, барышня: а ведь это сюжетные звенья, выраженные назывными существительными, в «домашних» названиях глав «большой» экспозиции романа. Но это предполагает и определенный — описательный — тип повествования: оно принимает вид цепочки описаний («Описывать мое же дело»!).

В «Евгении Онегине» сюжет выполняет связующую конструктивную роль — это так, но в романе в стихах все-таки иначе, нежели в прозе. Вот один из важнейших компонентов первой главы — описание дня Онегина. Многое сюда поместилось, и наконец-то мы вместе с героем попадаем на бал. Тут-то герою, исповеднику науки страсти нежной, есть где разгуляться! Что имеем? Автор вытесняет героя — вплоть до момента, когда, уже утром, полусонным Онегин отправляется домой. Отдается предпочтение описанию героя, а не показу его в действии: так экономнее. Если разобраться, и невозможно в одно описание вместить весь разнообразный опыт героя; тут ниточки потянут множество просто обвальных историй, в которых легко было бы запутаться. В первой главе сюжет описания вытеснил сюжет действия. А тут притаился блистательный парадокс. Рассказчик, не пряча своего лица, меняет угол зрения. Читателей он призывает поспешать на бал, но бал помечает только мельком. Выделен «великолепный дом», где в окнах мелькают профили «и дам и модных чудаков». Не густо конкретных описаний.

Кругом и шум и теснота;

Бренчат кавалергарда шпоры;

Летают ножки милых дам…

Но меняется тон! Для поэта описываемый образ жизни по обстоятельствам утрачен, а потому ностальгически воспевается…

К слову, для седьмой главы (для посещения Татьяной усадьбы Онегина) Пушкин готовил интересную вставку — «Альбом Онегина». Но этот альбом вместил записи из серии «разное» (их немного), а в основном представляет собой дневник одного романа, где фиксируются публичные встречи. Проникновение героини во внутренний мир ее кумира поэт сумел показать иным способом, эффективнее, чем страницы альбома.

Внутренний сюжет глав фактически представляет цепочку описательных эпизодов. Тут все значимо: и качество описаний, и характер связи эпизодов.

Сошлюсь на пример, глубоко прокомментированный М. О. Гершензоном. Исследователь восхищался емкостью поэтической детали: когда Татьяна, изнемогая от нетерпенья, ждала ответ на свое письмо, она была «с утра одета». Колоритнейшая деталь! Так она насыщена содержанием, что косвенно обрисовывает и обыкновенный, «затрапезный», нарушенный в описываемое утро быт. Действительно, быт помещиков был устойчив: утренние часы отводились домашним заботам, когда к обеду, когда после обеда можно было ждать гостей (ср. вопрос Онегина Ленскому: «…где ты / Свои проводишь вечера?»). Соответственно и одевались — по-домашнему или парадно. Да, Татьяна «с утра одета», т. е. одета так, чтобы было прилично встретить гостя (да еще дорогого!), потому что влюбленная, полагает исследователь, «с уверенностью ждала — не ответного письма от Онегина, а самого Онегина…»[136]. Да, она не ошиблась: Онегин явился лично. Но… не с утра, а в отведенные для визитов часы (даже позже Ленского). Сравним: влюбленный Онегин явился для решительного разговора в неурочный час, «с утра», чтоб другие визитеры не мешали разговору.

Того же, надо полагать, сама, не признаваясь себе в этом (и Пушкин деликатно не касается этих тайных, словом не выраженных желаний), Татьяна и ждала в деревне.

Но возьмем и прямой, а не подспудный вариант. Татьяна, по крайней мере утром, могла ждать и письменного ответа: записочка (скажем, с уведомлением о дате и часе визита, а может, и места свидания вне дома) могла быть послана в любое время, в том числе и с утра (как и ее письмо). Но для чего Татьяна «одета» с утра? Приличие не устанавливало формы одежды для чтения письма. Вспомним Онегина первой главы: тот, равнодушный к содержанию, читал записочки-приглашения вообще в постели. А теперь рассудим: могла ли Татьяна позволить себе взять в руки письмо от любимого, будучи одетой небрежно, по-домашнему? Вот почему она «с утра одета»: и по случаю тайно ожидаемого раннего визита, но и по случаю возможного получения письма. Чисто и возвышенно чувство Татьяны: она не может позволить себе какого-нибудь бытового послабления.

Но наступают перемены, которые в определенный момент кажутся невероятными. Вот картина, открывшаяся взору Онегина:

Княгиня перед ним, одна,

Сидит, не убрана, бледна,

Письмо какое-то читает…

Письмо не «какое-то» — не от третьих лиц, не деловое: это одно из трех онегинских писем (свидетельство тому: «тихо слезы льет рекой…»). Эмоциональности героини не убыло, но