да и угадать не пытался. Его занимало другое: неужели в его рисунках и правда была часть его души? Может, именно поэтому Мию не смогла повторить то, что сделал он с помощью краски из крови сома Кото? Это казалось ему подходящим объяснением.

Если так и есть, на что ещё он был способен? Сохранятся ли его возможности за пределами речного царства? Не говоря уже о том, что Катаси мог лишь догадываться, где эти пределы и есть ли они вообще

Ещё одна мысль пришла ему в голову, до того смелая и обнадёживающая, что он побоялся озвучивать её вслух. По крайней мере, не при девушке, которая едва сдерживала слёзы, глядя на осколки маленькой чайной чашки.

Юкия

Между ними что-то всё-таки изменилось. Внешне всё оставалось как раньше, но девушка видела, как смотрел на неё Катаси, прежде чем покинуть её комнату утром. Видела она и то, как он поглядывал на неё украдкой, думая, что остался незамеченным. Юкия сама то и дело вспоминала прикосновение его пальцев к собственному лицу. Всё, что происходило между ними до этого, было иным. Жалость, чувство долга, благодарность… Каждое из этих чувств могло послужить отличным объяснением для всякого момента их близости, для каждого объятия или разговора, даже для поцелуя, воспоминание о котором всё ещё вызывало в Юкии жгучий стыд.

Но его пальцы на её подбородке, его прикосновение к её нижней губе и шёпот, полный незнакомых и волнующих интонаций, стыда у Юкии не вызывал. Напротив, всё это будило в ней нечто совершенно противоположное по своей сути. Девушка не знала, что это за тяга, что за нить теперь тянулась от самой её сути к этому мужчине, становясь с каждым мигом крепче и ощутимее, но догадывалась.

В детстве ей рассказывали о том, что бывает между мужчиной и женщиной, когда те остаются наедине. Это было частью её обучения, и, должно быть, останься она в доме господина дольше, узнала бы ещё многое. Она должна была стать наложницей, принадлежать мужчине, которого даже не знала, и её не печалило это. Девушка слышала о любви. Для неё это было чувство, которое заставляло людей совершать невероятные вещи в легендах и сказках. Любовь казалась ей чем-то далёким и недостижимым, как древние боги из тех же историй. Она никогда не мечтала о любви, но, похоже, именно это чувство зародилось меж ними, сплетая их судьбы красной нитью.

Юкия не могла отделаться от пугающего ощущения, что то, что случилось между ними этой ночью, породило связь, которая могла привести как к большому счастью, так и ко многим печалям. Её не оправившееся после потрясений сердце пугалось таких перемен. Только вот девушка не могла с уверенностью сказать, чего хочет больше: чтобы связь эта окрепла и стала видимой или чтобы она разорвалась, пока это ещё возможно.

Катаси был привязан к ней обещанием. Девушка всерьёз опасалась, что ничто, кроме опрометчивой клятвы помочь ей, не держит художника подле неё. Однако, вспоминая его взгляд, тепло его дыхания, губы, которые были так близко, она не могла перестать думать о том, что, возможно, только возможно, он испытывает к ней что-то более глубокое.

Утро минуло, сменившись часом лошади. Катаси не разговаривал с Юкией и старался не оставаться с нею наедине, а потом и вовсе ушёл в компании Мию в город, чтобы узнать новости. Юкия не винила его всерьёз, но досада закралась в её душу. Она чистила незнакомые коренья в компании воспитанниц Мию. Даже несмотря на то что сердце её было в смятении, а движения всё ещё слишком неловкими, девушка с удовлетворением признавала: у неё получается лучше. По крайней мере она уже не отрезала по половине мякоти вместе с кожицей корнеплода. Она слушала весёлую и бесцеремонную болтовню Рин, сердце её успокаивалось. Даже Сэн, до того молчаливая и робкая, тоже рассказывала что-то или уверяла, что те или иные слова сестры – правда.

Дети в этом доме появились недавно. Все они были сиротами и одиночками. Рин была рождена ёкаем, так же как и Орихиме и мальчики. Сэн же когда-то была человеком. Она плохо помнила своё прошлое, а о моменте смерти могла сказать лишь то, что кто-то держал её голову под водой насильно. Она вдохнула вместе с водой головастика. Эта была случайность, но именно она не дала ей умереть до конца и преобразила девочку. Сэн не питала ненависти к своему убийце. Ей, юной и напуганной, в тот момент просто хотелось жить и в то же время чтобы всё закончилось. Потому, возможно, она и не стала чудовищем, а человеческих черт в ней было куда больше, чем потусторонних. Только глаза с неестественными горизонтальными зрачками выдавали изменённую нечеловеческую природу.

– Я иногда слышу его, – сказала она тихо, хотя Юкия так и не осмелилась спросить. – Головастика. Он живёт где-то внутри меня и, похоже, всем доволен.

Это было странно. В голове Юкии вся история укладывалось с большим трудом.

Мию и Катаси вернулись к обеду. Катаси был хмур, и Юкия вскоре узнала отчего: они принесли новости. И хорошие, и плохие.

– Многие говорят о человеческой девушке, которую видели на рынке вчера, – рассказал Катаси. – Никто, правда, не связывает её появление с домом Мию.

Катаси запнулся. Юкии на минуту показалось, что он хочет сказать что-то ещё, но не решается. Она уже хотела было спросить, что именно он недоговаривает, но Мию продолжила вместо него.

– Вам нужно быть осторожнее, – сказала она. – Карпа никто не видел, но это не значит, что его нет в городе. Духов здесь полчища, а сам город тянется на морском дне несколько вёрст. Мы не можем выяснить всё за пару дней, но вам следует поторопиться и как можно скорее вернуться в наземный мир.

Юкия содрогнулась. Воспоминания о Сойку обожгли её изнутри. Ей казалось, что паучиха и сейчас всматривается в воды водоворота в поисках Юкии и Катаси.

– Мы не можем уйти так скоро, – сказал Катаси. – Завтра я сам продолжу поиски, а Юкия будет ждать меня здесь. Лучше я пойду один, ведь в Юкии уже один раз распознали человека. Если случится вновь что-то подобное, нам может и не повезти.

Юкия хотела было возразить, но её натура, привыкшая быть послушной, не дала ей сделать этого тут же. Мию опередила её, не дав высказать те слова, что вертелись у девушки на языке.

– Госпожа Юкия, вы должны знать кое-что ещё.

Её голос, приглушённый маской, был таким же безжизненным, как и прежде, но Катаси отчего-то с