и охотники. Предводители отрядов звали на службу «опытных трапперов», охотников за скальпами с Дикого Запада. Среди них были и профессиональные убийцы. Кокер (Cocker, 1998: 187–188) рассказывает историю о «Джеке Сахарная Нога», международном киллере. Мальчиком его привезли из Англии в Тасманию, там он убивал аборигенов. Потом он перебрался в Калифорнию, воевал в отряде милиции, садистски убивал детей апачей в Аризоне.

Сто лет ждали американские гуманисты и историки, чтобы поведать миру об ужасах колонизации. В отличие от рабов, коренные жители Америки оставили мало потомков. Геноцид оказался успешным. Терминаторы утверждали, что, лишь уничтожив индейцев, можно было дать жизнь новой цивилизации. Это была теория социал-дарвинизма в ее самом беспощадном варианте. Гитлер и Гиммлер внимательно изучили опыт геноцида в Америке, готовясь повторить в другую эпоху его на другом континенте.

ПОСЛЕДУЮЩИЕ КОЛОНИАЛЬНЫЕ ЧИСТКИ: КАВКАЗ И ЮГО-ЗАПАДНАЯ АФРИКА

Колониальные чистки не могут продолжаться до бесконечности. В XX столетии аборигены в колониях с самым жестоким режимом стремительно исчезали, на их земли приходили новые хозяева. Новорожденные нации легко забывали свою кровавую родословную и гордились исключительным миролюбием. Опоздавшие к дележу мира Россия, Германия и Италия повторили этот кровавый путь позднее. В главе 10 мы обсудим действия Италии в Эфиопии. Здесь мы оценим политику России на Кавказе и политику Германии в Юго-Западной Африке (сейчас Намибия).

В конце XIX века колониальные империи были более могущественными и лучше вооруженными. Российская колониальная экспансия была почти исключительно континентальной: власть России простерлась над значительной частью Азии. Миллионы русских переселялись на завоеванные территории, право на землю было основой экономических конфликтов между русскими и коренным населением, решались они не в пользу аборигенов. Идеологическое оправдание земельных захватов заключалось все в той же парадигме «цивилизация против отсталости». У казахов и других кочевников земля «гуляла», поэтому их пастбища должны была перейти в руки российского земледельца. Один из российских наместников на Кавказе утверждал: «Снисхождение в глазах азиата — знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены»[29]. Обычно русские ограничивались показательными репрессиями: покажи кулак тем, кто сопротивляется, чтобы остальные подчинились не ропща. В худшем варианте эта политика проявила себя в Чечне, где воинственных горцев привели к покорности после изнурительных и кровавых войн конца 1850-х гг. Но тюркские народы Западного Кавказа, особенно черкесы, представляли еще более трудную проблему, они были менее цивилизованны и раздроблены на мелкие враждующие кланы. Партизанская война не затихала, и ни одна сторона не желала договариваться с другой о мире. Западный Кавказ был стратегически важен, там жили мусульмане, регион граничил с Османской империей и пользовался ее поддержкой в пику христианской России.

Россия попыталась решить проблему военной силой (Holquist, 2003; Lieven, 2000: 304–315; Shenfield, 1999). Лихорадочно вооружая армию, чтобы не отстать от западных соперников, российский Генеральный штаб разделял общепринятую тогда стратегию «окончательной», тотальной войны против целых народов. Внимательно изучалась статистика, штабные офицеры предлагали ограниченные, четко спланированные депортации на основе подсчета численности населения и имеющихся военных возможностей. Их идейный вдохновитель генерал Милютин стал военным министром в 1862 г. и закусил удила. В следующие три года русская армия захватила и сожгла множество черкесских деревень, сопротивлявшихся уничтожали, оставшихся сгоняли с земли. Провозглашенной целью была очистка территории, а не уничтожение населения. К 1865 г. в районах боевых действий осталось не более 10 % от первоначального полумиллионного населения. Предположительно, полтора миллиона черкесов были выдворены, и на их землях поселились русские колонисты. Примерно 150 тысяч черкесов были расселены по всей России, и еще 500 тысяч принудительно высланы в Османскую империю.

Куда делся еще миллион? Скорее всего, они погибли, и эти потери составили предположительно не менее половины всего черкесского населения[30]. Главной причиной смертности были голод и болезни. И все же это были кровавые чистки, но не геноцид. Русские войска сжигали деревни и урожай, лишали людей крова и пищи, зная, что многие погибнут. Ужаснувшиеся русские протестовали и получали ответ, что уже поздно. «Но разве от кого-нибудь зависит отвратить это бедствие?» — ответил граф Евдокимов одному из таких критиков. Россия и раньше вела жестокие войны и проводила показательные репрессии против беспокойных и «примитивных» народов Сибири, Казахстана и Кавказа. Война с черкесами была еще беспощадней.

В ней объединились имперская репрессивная политика, современный милитаризм и современный колониализм на его ранней стадии. У меня нет информации о том, как вели себя на Кавказе русские переселенцы, и я считаю, что главными вдохновителями чисток были царское правительство и русский генералитет — мощные авторитарные институции, управлявшие страной многие десятилетия. Это тот случай, когда кровавые колониальные чистки, типичные для той эпохи, опирались на милитаризм, современный, беспощадный, высокотехнологичный. Вскоре мы познакомимся с еще одним примером этого. Это была борьба за суверенитет над территорией — борьба, при которой поддержка внешнего союзника еще больше ожесточала сопротивлявшихся, заведомо обреченных на поражение. В этом контексте применимы мои тезисы 4 и 5 (выселение черкесов проводилось по договору с Османской империей). В результате военных действий более полумиллиона озлобленных черкесов, чеченцев и других мусульман нашли убежище в Османской империи. Последствия войн, подобных Кавказской, мы обсудим в следующей главе.

В Юго-Западной Африке я бы выделил три главные действующие силы. Первой, идеологической, силой было Рейнское миссионерское общество. В 1904 г. немецкие клирики призывали к мягкой колонизации, их целью было обращение аборигенов в христианство, что могло бы способствовать частичной ассимиляции. Институциональное принуждение — дальше этого церковь идти не хотела. Опираясь на поддержку либеральных и социалистических депутатов в немецком парламенте (рейхстаге), церковь резко выступила против кровопролитий 1904-1905 гг. и потребовала у Берлина остановить репрессии. Хотя эти фракции были в меньшинстве, их призыв к милосердию прозвучал резко и громко, он смутил немецкое правительство, отчасти вынудив его смягчить колониальную политику.

Второй действующей силой, попавшей между двух огней и раздираемой противоречиями, была колониальная администрация, подчиненная берлинскому Департаменту по делам колоний, который, в свою очередь, находился в двойном подчинении — перед канцлером и кайзером. Кайзер проводил внешнюю политику и командовал вооруженными силами независимо от рейхстага. Но поскольку тогдашний кайзер был человеком слабодушным, у армейских командиров были развязаны руки, что вылилось в эскалацию печальных событий 1904 г. Местная администрация стремилась к тому, чтобы колонии жили в мире, но при этом расширялись, то есть ставила перед собою взаимоисключающие цели. Колониальные чиновники были даже готовы поделиться полномочиями с местными вождями. Формально это был протекторат с непрямым управлением, а не