не выблевать сытный «подарок». Когда еще мать меня побалует? Хорошо, что она хотя бы помнит про мою аллергию.

– Георгий, ты уже достаточно взрослый, – говорит она, когда мы сидим на кухне.

– Типа того, – отвечаю с усмешкой, ем зеленый горошек.

– Что ты думаешь о моем женском счастье?

Кусок сочной говядины застревает во рту. Как ни пытаюсь, не могу его проглотить. Медленно разжевываю его и запиваю водой.

– О чем ты? – Стакан в руке подрагивает, разбалтывая оставшуюся воду.

Ставлю его на стол и опускаю ладонь на колено, стискиваю пальцами джинсовую ткань. Мать не должна заметить, что я злюсь.

– Я знаю, что ты хочешь жить своей жизнью. Я разрешаю тебе это делать. Еще я дам тебе денег на все твои нужды. Только озвучь честное мнение о последнем вопросе.

– Прямо-таки честное? – спрашиваю с прищуром. Она кивает. – Ты уверена, что сможешь перенести мой честный ответ?

– Уж как-нибудь постараюсь. – Она улыбается, отправляя еду в рот. У нее хорошее настроение, и она не ждет, что я его испорчу. Идеальный момент, чтобы напасть.

– Нужен тебе мужик или нет? – Скрещиваю руки на груди. – Ты как-то не особо интересовалась моим мнением, когда спала со всеми подряд.

Мать осуждающе смотрит на меня, держа в руке бокал с красным вином; делает глоток и вертит бокал за ножку.

– После ухода твоего отца у меня ни с кем не было сексуальных отношений, – говорит она отрешенно. – Я не знаю, Георгий, откуда у тебя такие фантазии, но я правда ни с кем не доходила до постели. Было несколько мужчин, готовых на это, но я всем отказывала.

– А как же твои пьяные выходки, когда мне приходилось тащить тебя до квартиры? – Гнев бурлит в груди, как лава в вулкане. – Уж это-то я точно не выдумал.

Мать опускает взгляд.

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это.

Забираю у матери бокал, допиваю вино и с вызовом смотрю на нее.

– Раз уж ты признала меня взрослым, вот мое мнение: делай что хочешь. Я снимаю квартиру и валю отсюда. Можешь тут хоть бордель устроить, мне все равно.

Встаю из-за стола, резко отодвинув стул, и смотрю на мать сверху вниз. Она потеряла свое превосходство. Теперь она не сможет мной управлять. Поднимаю палец, указываю на стол и раковину.

– Убери тут все, не в хлеву живем, – говорю я и добавляю напоследок: – И я не люблю спорт. Не вздумай меня снова куда-нибудь записать.

Захожу в комнату, беру подушку, прижимаю к лицу и позволяю себе хорошенько просмеяться. Я не могу остановиться даже тогда, когда от смеха текут слезы и болит живот.

Мать больше не кричит и не плачет. Если ей что-то нужно, она идет на кухню и исследует холодильник. Я наконец могу расслабиться в своей комнате и попрощаться с белыми стенами. Мебель в стиле минимализма останется здесь. Мне нравится, когда ничто не захламляет комнату, а мебель визуально увеличивает ее. Но мне никогда не нравилась эта люстра с позолотой. Она совершенно не подходит к общему стилю.

Достаю из шкафа коробку и ставлю в нее аймак. Тот, кто придумал моноблоки, гений. В походный рюкзак складываю необходимую одежду. Не беру ничего лишнего. Если чего-то не хватит, куплю. Может, мы с Алей выберемся в магазин и устроим двадцатичетырехчасовой шоппинг. Улыбаюсь, представляя, как она будет выбирать мне одежду. Я уже купил для нее зубную щетку и полотенца. Все розовое, сразу бросается в глаза. Еще я заказал в интернет-магазине флуоресцентную бумагу и стремянку. Несколько дней вырезал звезды, каждая получилась по-своему кривой. Пока обклеивал потолки, чуть не упал, но оно того стоило. Теперь самодельные звезды будут светиться ночью и порадуют Алю. Надеюсь, ей понравится мой сюрприз.

Смартфон громко вибрирует на деревянной поверхности стола. Это Аля! Хватаю телефон, выравниваю дыхание и отвечаю:

– Алло?

– Папа не разрешил мне переехать к тебе, – звучит ее жалобный голос.

– …ты все-таки решилась? – Хоть она и звонит с плохими новостями, меня охватывает безудержная радость.

– Да. Я подумала, что это может быть одновременно и сюрпризом, и поздним подарком. Прости, в этой суете с экзаменами я совсем забыла про твой день рождения.

– Пф, подумаешь. Твое согласие значит для меня больше, чем поздравление.

– Ты правда на меня не злишься?

– Ни капельки. А что он тебе сказал?

– Сказал, что он за меня в ответе, пока мне нет восемнадцати. И что раннее сожительство ни к чему хорошему не приводит.

Невольно расплываюсь в улыбке. Ее недалекий папаша сам поможет мне заполучить ее. Обожаю, когда гениальные идеи приходят вовремя.

– Хочешь, я с ним поговорю? – предлагаю я.

– О, а ты сможешь? Правда его переубедишь?

– Конечно. Он ведь уже знаком со мной. Да и кто устоит перед моим обаянием?

Аля посмеивается. Мы болтаем, пока у обоих не устают уши от долгого разговора.

– Твой папа завтра будет дома?

– Да. Может, чуть задержится, но в ближайшее время командировок вроде не запланировано.

– Я приду завтра вечером и поговорю с ним.

Приодевшись, иду к дому Али. Немного волнуюсь, вдруг все пойдет не по плану? Однако стоит ее отцу открыть дверь, как я чувствую себя гораздо увереннее:

– Александр Егорович, здравствуйте. – Протягиваю ему руку и смотрю ему в глаза. – Я пришел к вам серьезно поговорить.

Он пожимает мне руку и отвечает:

– Подожди, сейчас переоденусь и выйду.

Проходит минут пять, прежде чем он оказывается в подъезде. У меня пошаливают нервы, над губой испарина. Все же я живой человек и мне свойственна нервозность.

– Что, пришел упрашивать отпустить дочь к тебе? – спрашивает Александр с насмешкой. Мне не нравится его тон. Он явно чувствует надо мной превосходство. Что ж, чтобы выиграть главный приз – Алю, – придется постараться.

– Да. – Решительно киваю.

– Начинай. У меня есть немного свободного времени.

Спускаемся на лестничный пролет к широкому окну. Александр прислоняется к подоконнику и скрещивает руки на груди. Я ведь не замуж ее зову, к чему такая серьезность?

– Ну… – Как же трудно подобрать слова, когда это необходимо! – Мы с Алей любим друг друга…

– Любовь – еще не повод съезжаться. Тем более с моей несовершеннолетней дочкой.

– Это то, чего она хочет. – Пытаюсь нащупать больную мозоль. Вспоминаю слова Али о том, что ее ударил отец. Неловко почесываю шею, поглядывая в сторону. Он должен почувствовать, что я воспитанный и что мне неловко поднимать столь щекотливые темы. – Знаете, она просила меня вам не говорить,