готовиться к золотой лихорадке, которая должна была начаться в августе 1990-го после принятия чрезвычайного «закона Райана Уайта» об оказании всесторонней помощи больным СПИДом[38]. Согласно этому закону средства должны были выделяться не только штатам, но и государственным и частным компаниям, заявлявшим о том, что они помогают больным СПИДом. Я надеялась устроиться туда, где мои знания могли бы найти реальное применение. Но решила, что, пока ищу работу, побуду волонтером в Food & Friends – замечательной организации, основанной в подвале Вестминстерской пресвитерианской церкви на юго-западе Вашингтона. Добровольцы Food & Friends разносили еду больным СПИДом, живущим в этой части города. Мне нравилось, что в этой организации было также небольшое число постоянных сотрудников – около шести работников на кухне. Дело для меня знакомое, так что мы с Эллисон сразу попали на кухню: чистили овощи, готовили разные блюда, раскладывали их по порциям и упаковывали. А потом к нам в свой обеденный перерыв приходили волонтеры, забирали сумки с едой и относили больным.

В первый день я слышала, как диспетчер несколько раз повторил: «Кто-нибудь сегодня едет в Анакостию? Кто поедет в Анакостию? Кто отвезет еду в Анакостию?»

Мы управились с готовкой, и я сказала:

– Я отвезу еду в Анакостию.

– Хорошо. И дочь поедет с вами?

– Ну конечно.

– О, ладно.

Тогда я еще не знала, что Анакостия считается одним из самых опасных районов Вашингтона. Но когда мы с Эллисон там оказались, я не почувствовала ни капли напряжения. В этом районе жили в основном афроамериканцы, и все они были к нам очень добры. Когда я в качестве приветствия кивала прохожим в других кварталах Вашингтона, они смотрели на меня как на чокнутую. Но в Анакостии все прохожие в ответ улыбались, хотя на их лицах и проскальзывало недоумение, зачем мы пришли. Мы с Эллисон стали отвозить еду в Анакостию каждый день. И честно говоря, это занятие приносило мне огромное удовольствие: ведь я встречала множество людей, которые были в той же ситуации, что и наши подопечные, но никак не могли обратиться в Food & Friends или даже не догадывались, что имеют право на помощь. Нет ничего лучше, чем принести еду человеку, с которым знакомишься случайно.

Вторая половина дня у меня обычно была занята поиском работы. Всякий раз, когда я выдвигала свою кандидатуру на должность, мне присылали отписку. Университетского диплома у меня не было, а мой опыт почти ничего не значил. «Будь у вас хотя бы высшее образование, мы бы вас приняли», – слышала я снова и снова. Я бросила университет, когда вышла замуж. Совсем немного не дотянула до диплома. А ведь тогда у меня не было денег, но было полно времени. Теперь же деньги, хоть и небольшие, у меня были, а вот времени не было совсем – его почти без остатка поглощала помощь людям.

На одном из собеседований у меня было затеплилась надежда: управляющий положил мое резюме в верхний ящик стола. Он сказал, что то, чем я занимаюсь, имеет большую ценность. Я поблагодарила, но в следующий раз мы встретились лишь на встрече лоббистов «закона Райана Уайта», обсуждавших, какие пункты стоит добавить в законопроект.

– Странно, что вы мне так и не перезвонили, – сказала я. – Я думала, что подхожу вам.

– О нет, – произнес он будничным голосом. – Мне бы захотелось с вами переспать, и тогда бы меня уволили.

– О нет, – сказала я, копируя его интонацию. – Со мной у вас не возникло бы таких проблем.

На собраниях лоббистов и правозащитников, решавших, как должен выглядеть окончательный вариант законопроекта, я слышала и другие оскорбления в свой адрес. Несколько нью-йоркских активистов постоянно перебивали меня, когда я рассказывала, как важно, чтобы семьям больных СПИДом выплачивали социальные пособия.

– Ведь иначе эти мужчины и их дети лишены…

– Милочка, у геев не бывает детей, – фыркнул один из них. – Ты в своем уме?

Они отмахнулись не от меня – они отмахнулись от тысяч живущих на Юге мужчин, которым приходилось очень непросто. Которые из соображений безопасности не могут открыто заявлять о своей ориентации. Которым приходится начинать половую жизнь в подростковом возрасте, чтобы доказать свою мужественность. И все это в регионе, где зашкаливает уровень подростковой беременности. А ведь есть еще и те, кто не может отнести себя только к геям или только к натуралам. Но нет: сумасшедшей, несущей всякий вздор, оказывалась я. Да что я вообще знала о жизни геев?

В Хот-Спрингс я вернулась подавленной. Все мои долгие молитвы о подмоге закончились тем, что она появилась в виде исполнительных директоров с шестизначными зарплатами. Вот только люди, которым они должны были помогать, так и оставались без недельной дозы азидотимидина.

Все это происходило и в Арканзасе. Те, кто якобы помогал больным СПИДом, делали на этом неплохие деньги. Однажды я получила письмо от женщины, которая спрашивала, не могу ли я устроить для нее встречу с прихожанами церкви. Поначалу я даже обрадовалась, ведь у меня почти опускались руки. Но на встрече эта дама стала рассказывать слезливые истории о том, что она «видела»: о «невинных жертвах», которых заразили «подлые извращенцы». А затем она пустила по кругу блюдо для пожертвований. Аферистов я распознавала с первого взгляда.

У нас начала работать организация, которая постоянно искала «спикеров» для выступлений в церквях и школах. Представители этой организации приводили с собой какого-нибудь бедолагу и говорили: «Вот как все может кончиться». Они упирали на важность целомудрия – и ни слова о презервативах! Когда спикер умирал, они находили нового. Эти люди, получающие зарплату, заставляли больных СПИДом работать на добровольной основе.

Я выплеснула весь свой гнев в письме губернатору Клинтону, рассказав, как меня все это огорчает. В ответном письме губернатор сообщил мне, что я неправа: в системе работают добропорядочные люди. Я со злости разорвала письмо. Но позже, когда один из главных злоумышленников, о которых я рассказывала губернатору, внезапно ушел в отпуск, я подумала, что, возможно, ко мне прислушиваются.

В октябре мне позвонил один человек. Очень уважаемый. Он не предложил мне занять какую-либо должность у себя в штате. Вместо этого он сказал, что с радостью отправил бы меня от лица компании работать с «тяжелыми случаями».

– Есть одна девушка. Кажется, она по вашей части.

Я не совсем поняла, что он имеет в виду, и, прочистив горло, спросила:

– Как ее зовут?

– Долли, – ответил мужчина. – Молоденькая проститутка из Литл-Рока. Беременная.

Долли проходила лечение, но перестала появляться в больнице. Ее состояние уже давно начало ухудшаться, так что теперь она либо была мертва, либо балансировала на грани жизни и смерти. Мне дали адрес Долли в Литл-Роке, по которому ее, вероятнее всего, можно найти.

Район был хуже некуда, и стало ясно, почему мужчина обратился именно ко мне. «Просто позвоните Рут». Войдя в многоквартирный дом, я обнаружила, что знаю далеко не обо всех кошмарах этого района. Здесь уже давно всем заправлял крэк. Но мне нужно было найти Долли. А вот, кажется, и ее квартира. Я постучала в дверь. Тишина.

Я постучала снова – настойчивее. Дверь распахнулась – передо мной стоял огромный мужчина.

– Что тебе, черт возьми, нужно? – прорычал он, грозно нависая всем телом.

Сердце у меня на секунду замерло. Большего мужчина добиться не смог. С моего лица не сходила улыбка.

– Я ищу Долли.

Мужчина попытался изобразить, что это имя ему не знакомо.

– Если она жива, то у нее очень большие проблемы со здоровьем, – сказала я. – А если нет…

– Жива.

Мужчина хотел закрыть дверь, но я выставила вперед левую ногу, чтобы помешать ему это сделать. Удивленный мужчина посмотрел вниз, но упорствовать не стал.

– Она умрет, – сказала я, по-прежнему улыбаясь. – Она умрет, если я прямо сейчас не отвезу ее в больницу. И тогда сюда нагрянет полиция, а я не хочу, чтобы вы попали в неприятности. Так