что если поможете мне собрать вещи Долли и посадить ее в машину, рассчитывайте на мое молчание. Я скажу, что ничего о вас не знаю. Что никогда с вами не встречалась. Сотру вас из памяти.

Мужчина молча меня рассматривал, но сдаваться я не собиралась. В конце концов я прошептала:

– Я знаю, что она здесь, ну же.

Мужчина сделал шаг в сторону, пропуская меня внутрь.

– Меня зовут Рут Кокер Беркс, – сказала я.

– Тэнк, – ответил он.

– Что ж, имя вам очень подходит, – сказала я.

В квартире царил полнейший бардак, но меня интересовала только закрытая дверь спальни. Я знала, что Долли там, и сразу же направилась к двери.

Долли лежала в кровати. Ее пшеничные волосы были подстрижены под мальчика, но кое-где на голове виднелись проплешины. У нее было детское веснушчатое лицо, а из хрупкого тела выпирал огромный живот – она была месяце на пятом. Долли лихорадило, и она не осознавала, где находится.

– Так, – сказала я, чтобы успокоить скорее себя, чем Тэнка, который не осмеливался поднять на меня глаза. – Давайте отнесем ее в машину.

Тэнк взял Долли на руки, а я побросала ее вещи в чемодан. Одежда была раскидана по всему полу, и я забрала ее всю. Пока мы бежали к машине, я повторила Тэнку свое имя.

– Не знаю, кем вам приходится Долли, – сказала я, – но если вы вновь столкнетесь с чем-то подобным, найдите меня. Вот увидите, мне можно доверять.

Тэнк кивнул, укладывая Долли на заднее сиденье.

Дело было в час пик, и я отчаянно пыталась понять, как лучше ехать: по федеральной трассе 30, чтобы потом свернуть на трассу 630, или, прежде чем оказаться на трассе 630, выехать на трассу 430. Долли и ребенку помощь была нужна сию минуту.

Домчавшись до больницы, я припарковалась прямо у входа в приемный покой. Сама взяла Долли на руки и отнесла в здание.

У Долли был гепатит B и C, герпес, сифилис и ВИЧ. К счастью, организм быстро отреагировал на лечение, и, когда через пару дней я приехала ее навестить, она уже переехала из реанимации в обычную палату.

В ней снова просыпалась жизнь. Теперь, когда ее светлые волосы вымыли, она еще больше походила на ребенка. У нее начали появляться щеки, а в карих глазах отражался солнечный свет, проникающий через окно.

– Давно у тебя ВИЧ? – спросила я.

Долли пожала плечами:

– Не знаю. Но диагноз мне поставили в пятнадцать лет.

– Ого! А сейчас тебе сколько?

– Девятнадцать, – ответила Долли. – Я узнала, что больна, только потому, что меня пырнули ножом.

Я кивнула, словно дело это обычное и так о своем диагнозе узнает немало людей.

– Кто это сделал?

– Был один, – сказала Долли. – Не хотел платить и, наверное, решил просто меня убить. – Оттянув край сорочки, она показала мне длинный шрам на груди. – Пырнул меня ножом в сердце и в голову, – сказала Долли и усмехнулась, немного помолчав. – Не самые приятные ощущения.

Я улыбнулась. Очевидно, она пыталась так шутить уже не в первый раз.

– Какой ужасный человек!

– Он бросил меня в мусорный бак, – сказала Долли. – Дело было в Сан-Антонио. В больнице у меня взяли анализы и сказали, что хоть я и выжила чудом, но все равно умру из-за СПИДа.

Могу себе представить, как в Сан-Антонио обращаются с ВИЧ-положительными пятнадцатилетними проститутками!

– И тогда я приехала сюда. К маме.

– Я живу в Хот-Спрингсе, – сказала я.

– О, я ездила туда танцевать, – сказала Долли. – Я была в клубе «Черная орхидея», когда произошло наводнение. Отовсюду лилась вода, и к нам приехала пожарная машина с… как это правильно называется?

– Автолестница.

– Да, – сказала Долли. – И мы с пожарными пили шампанское. Потрясающий вечер.

В ее словах было столько наивной простоты, что мне очень захотелось ей помочь.

– А что ты будешь делать теперь? – спросила я, глядя на живот Долли.

– Врачи говорят, что его может спасти азидотимидин.

– У тебя мальчик?

– Да, – ответила Долли. – Самое смешное, что пару месяцев назад у моей мамы родилась девочка. И получается, она станет его двоюродной сестрой. Нет, тетей.

– Ты можешь жить у мамы?

– Нет.

– А где-нибудь в другом месте?

– Думаю, да.

– А кроме как с Тэнком?

– Тогда нет.

Я сдержала вздох. Я знала, что делать.

– А что, если ты поживешь у меня?

Долли пожала плечами:

– Ладно.

Эта девушка шла туда, куда ее сносило ветром.

– Поживешь немного со мной, – сказала я. – А потом по программе жилищной помощи тебе и ребенку дадут жилье. Но у меня восьмилетняя дочь. Так что никаких мужчин и наркотиков.

Долли кивнула, и я вышла из палаты, готовясь принимать нового сожителя.

Долли приехала к нам незадолго до Хеллоуина. Фофу поглядывал на нее подозрительно. Я отдала Долли комнату Эллисон, потому что дочь в итоге всегда оказывалась у меня. У Эллисон была выдвижная кровать, к которой прилагался второй матрас – мы называли его гостевым. Когда у нас дома в самых крайних случаях ночевали больные, я стелила им гостевой матрас, потому что иногда у них бывали неполадки с кишечником или мочевым пузырем.

Когда Долли к нам переехала, мы с Эллисон как раз пытались придумать костюм на Хеллоуин.

– О, у меня много костюмов! – сказала Долли.

Она подбежала к чемодану и стала вытаскивать блестящие тонюсенькие полоски ткани. Подняла над головой пару дьявольских рожек и расплылась в улыбке, когда Эллисон их взяла.

– Постой! – Долли извлекла из чемодана черное бюстье с оборками. – Ты можешь быть пиратом!

– Ладно, Долли, – сказала я, прежде чем Эллисон успела заинтересоваться этим предложением. – Нам нужно немного подумать.

Я рассказала о Долли каналу KARK-TV, и режиссер Даг Крайл согласился снять девушку в сюжете о подростковой беременности и о доступности информации о безопасном сексе. Людям нужно показать связь между этими явлениями. А еще среди моих подопечных почти не было женщин, но я знала, что среди инфицированных их немало. Я хотела, чтобы они чувствовали себя не так одиноко. К тому же в СМИ ВИЧ-положительные женщины представали в роли жертв, отчего складывалось впечатление, будто геи, наоборот, заслужили свою участь. Мне нравилось, что Долли не старается специально вызвать сочувствие и не рассказывает о себе в таком ключе, хоть это и происходило потому, что она не привыкла углубляться в длинные рассуждения, а не потому, что у нее сформировалось свое мнение.

Одежду Долли для выступления на телевидении пришлось искать: ее гардероб состоял из сплошных перьев и стразов. Мне в голову пришла Ребекка Хэнк, чудесная женщина, с которой мы стриглись у одного парикмахера. Она недавно родила, и я знала, что у нее найдутся красивые наряды для беременных. Я взяла Долли с собой, чтобы она сама выбрала вещи. Девушка поглядывала на ребенка Ребекки со смесью ужаса и нерешительности во взгляде. Мне этот взгляд был хорошо знаком: я вспомнила, как одиноко и страшно мне было, когда родилась Эллисон, как плохо я была подготовлена к этому событию.

Для телеинтервью Долли выбрала белую льняную блузку с матросским воротничком и длинными рукавами. Ребекка сказала, что купила блузку в Далласе и что к ней есть подходящие брюки. Примеряя наряд, Долли без конца водила руками по ткани, ощупывая материал.

– Мне очень нравится, – произнесла она изумленным голосом. – У меня никогда не было таких красивых вещей.

Эллисон отлично ладила с Долли, ведь девушка вела себя очень по-детски. Иногда мне казалось, что у меня в доме появился второй ребенок. Она мечтала, чтобы ей во всем потакали, и постоянно хотела есть. Я нашла в магазине нарезанное мелкими кусочками мясо, которое продавали по доллару за фунт. Внутри кусочков встречались косточки, но их можно было вытащить. Я жарила посыпанное мукой мясо на сковороде, добавляла немного картошки и лука – и получалась обожаемая Долли подливка. В тот единственный раз, когда Долли попыталась