– Что же ты собираешься делать, Ульф?

– Насчет чего?

– Насчет Анны.

Ульф молчал. Трудно было представить, что именно Эрик сможет догадаться о его чувствах.

– Ничего, – ответил он, наконец. – Потому что мы с Анной коллеги – вот и все.

Правда ли это? – спросил себя он. Но почти сразу же нашел ответ. Он не позволил этому чувству стать реальностью – так или иначе. Он не сделал ничего плохого – совсем ничего. И поэтому они с Анной продолжали оставаться лишь коллегами, не больше. Ему было не в чем себя упрекнуть, пускай его сердце и изболелось по ней.

Глава тринадцатая. Ван Дог

Тем вечером по дороге домой Ульф размышлял за рулем о деле Нильса Седерстрёма. Он давно заметил, как это бывает полезно – мысленно возвращаться к делу, перечислять в уме то, что ему уже было известно, а что не было и только предстояло узнать. В этом случае список того, что он знал, конечно, увеличился с начала расследования, но ненамного. Он совершил несколько открытий относительно характера Седерстрёма: узнал, что все, кто знал писателя лично, находили его добрым, милым человеком, совершенно не похожим на тот образ, который он демонстрировал общественности. Ульф также обнаружил, что Нильс втайне занимается благотворительностью, в частности поддерживает немалое количество индийских детей. Этот факт определенно интриговал Ульфа, и все же пока было непонятно, как именно он относился к делу. Чтобы найти шантажиста, в идеале нужно было понять, в чем, собственно, заключается шантаж. Зная это, можно было понять, кому могли стать известны определенные факты, и по ним вычислить шантажиста. Но Ульф все еще пребывал в неведении относительно того, чем именно угрожали Нильсу. Оке, конечно, что-то знал, и это могло бы очень помочь расследованию, но было совершенно ясно, что Ульфу никогда не удастся убедить Оке что-либо рассказать, так что здесь он, похоже, зашел в тупик.

К тому времени, как Ульф припарковал «Сааб» рядом с домом, он уже размышлял над тем, что этот случай, пожалуй, останется неразрешенным. Ульф терпеть не мог, когда преступление оставалось без наказания, в особенности – такое отвратительное преступление, как шантаж. Но если потерпевший отказывался сотрудничать с полицией, что еще оставалось делать? При этой мысли ему на ум пришло одно грустное дело, тоже зашедшее в тупик; в тот раз настоящему негодяю удалось уйти безнаказанным. Негодяем этим был один бармен, державший заведение самого низкого пошиба, популярное среди любителей подцепить девушку на вечер. Бармен держал несколько девушек, которых сдавал в аренду своим посетителям. Это было самое настоящее сутенерство, а Ульф питал особое отвращение к сутенерам и торговцам людьми. В тот раз он помогал с расследованием одному коллеге из отдела по борьбе с преступлениями на почве секса, потому что им в тот момент не хватало рук, и они были уже буквально на волосок от ареста. Но тут случилось так, что одна из тех девушек влюбилась в бармена и отозвала свои показания. Это бы ничего не изменило, продолжи две другие девушки стоять на своем. Но тут оказалось, что одна из них уже была влюблена в ту девушку, которая влюбилась в бармена, и эта последняя – та, которая была влюблена в бармена – надавила на первую, чтобы та молчала. Девушка бармена не поставила влюбленную в нее подругу в известность о своих чувствах, а, напротив, притворялась, что отвечает ей взаимностью, чтобы та согласилась не давать показания. В итоге оставалась одна-единственная свидетельница, но и та тоже отозвала свои показания после того, как бармен признался ей в любви. У нее уже имелся молодой человек, но ее всегда обезоруживало, когда ей признавались в любви, – и она отказалась быть свидетелем. Дело было закрыто, и бармен покинул страну в компании дамы, которая была старше него на добрых пятнадцать лет. У нее имелся свой бизнес – центр спортивной рыбалки – во Флорида-Кис. Два года спустя, как сообщил Ульфу тот коллега, американская дама упала с лодки и утонула. В лодке не было никого, кроме нее и бармена – который и стал наследником рыболовного центра и принадлежащего к нему бара. Коллега только пожал плечами.

– Вот тебе и причина верить в Бога, – сказал он. – Даже если ты еще не веришь, поверить стоит. Иначе…

– Иначе? – переспросил Ульф.

– Иначе, значит, людям все сходит с рук. Иначе этот бармен так и останется безнаказанным. Сидит сейчас на солнышке, попивает пиво. И, наверное, уже затевает новое сомнительное предприятие. Скорее всего, наркотики – займется контрабандой из Южной Америки. Что-нибудь в этом роде. И без Господа Бога он так и будет сидеть и смеяться.

Запирая «Сааб», Ульф думал о бармене и о Боге. Каким-то образом его мысли перескочили на новую тему: какую машину предпочел бы Бог – если он, конечно, существует. Какой-нибудь лощеный «Бентли»? А может, винтажный «Кадиллак», весь в хроме и с акульими плавниками на багажнике? Или – по скромности своей – обзавелся бы кашляющим вонючим дымом «Траби» из Восточной Германии: чисто в качестве жеста? Ну, дьявол бы, конечно, водил что-нибудь черное и роскошное, например, один из тех «ЗИЛов», на которых разъезжала советская элита – то есть, конечно, они не сами разъезжали, а их возили – потому что хозяева «ЗИЛов» никогда лично не садились за руль своих лимузинов. Да, дьявол наверняка не отказался бы от такой машины: сидя за тонированными стеклами, никем не узнанный, он бы с ветерком разъезжал по своим черным делам.

Ульф улыбнулся. Мысль была совершенно абсурдной, но она подняла ему настроение, сбила с проторенной колеи и позволила взглянуть на дело Седерстрёма с другой стороны. Никто не пострадал – по крайней мере, физически. Хороший человек был подвергнут психологическому давлению, но, кажется, неплохо с этим справлялся. Несимпатичный шантажист наживал себе состояние, и пальцем не шевельнув, чтобы заработать эти деньги. Но в то же время происходили и худшие – гораздо худшие – вещи, и, реши он прекратить это расследование, мир бы не остановился; Блумквист все так же продолжал бы вещать о том и о сем; Эрик продолжал бы увлекаться рыбалкой; а Анна – возить своих девочек на соревнования по плаванию; его брат Бьорн все так же рулил бы «Умеренными экстремистами»; а Мартин все так же мечтал бы о белках. Ничего бы не изменилось.

Ульф посмотрел на часы. Он немного запаздывал: он предпочитал приходить домой еще до шести, чтобы выгулять Мартина, если госпожа Хёгфорс уже успевала вернуть его в