Ермаков протянул бумагу. Мазуренко взглянул искоса, тут жезамотал головой:

– У нас этого нет.

Ермаков напомнил:

– Это официальная заявка из штаба.

– На складе такого нет, – упрямо заявилмайор. – В штабе не знают, что у нас есть, а чего нет. Навыписывают!

Ермаков сказал значительнее:

– Бумага из Генерального Штаба. Надо найти.

Капитан с явным удовольствием покачал головой:

– Да хоть от самого Яузова! Или даже от президентаКречета.

По мнению Дмитрия уже пора бы двинуть прикладом в зубы, ктоон такой, чтобы так разговаривать с элитными частями, но Ермаков сделал им знакотойти, наклонился к капитану, для этого пришлось перегнуться почти вдвое,что-то пошептал на ухо. Капитан отрицательно качал головой, разводил руками.

Тарас уловил какой-то знак от командира, подошел,по-хозяйски снимая тяжелую сумку. Ермаков принял, а Тарас тут же вернулся кВалентину и ничего не понимающему Дмитрию. Видно было как Ермаков опустил напол, раскрыл. Капитан присел на корточки. Лицо все еще было брезгливонедовольное, но одну руку запустил вовнутрь, в другой все еще держал половинкубутерброда.

Когда он поднялся, на его лице было совсем другое выражение.Ермаков снова подал ему бумагу, капитан взглянул бегло:

– Э, как это я мог так ошибиться?.. Да у вас бумаги всамом деле от самого Яузова. Мы просто обязаны вам выдать все в первую очередь.

Ермаков кивнул:

– Благодарю.

Капитан повел широко рукой:

– И вообще, берите все, что вам вздумается. Все равно,говорят, нас скоро закрывают.

– Кто говорит? – насторожился Ермаков.

– Просто слухи носятся в воздухе, – ответилкапитан туманно. – Говорят, что Кречет хочет распустить элитные войска.Побаивается. Нас все побаиваются!

Обратно пробирались, нагруженные как верблюды. Как понялДмитрий, под землей располагались секретные лаборатории и мастерские, гдеименно и доводились до совершенства патроны и стрелковое оружие, но вход в нихгде-то на противоположном конце. Каждый знает только свой участок работы, асоздатели оружия никогда не встречаются с теми, кто его забирает.

Дмитрий не знал, смеяться или плакать. На сверхсекретномобъекте, где допуски и пропуски сверхвысшей сложности и надежности, по-прежнемукак и в захудалом колхозе за бутылку водки можно получить любую вещь. А заполдюжины бутылок этот завхоз с погонами готов отдать весь склад...

Ермаков буркнул на обратном пути:

– И здесь под Кречета копают!.. Ишь, слушок пустили.Подготавливают настроения...

Валентин сказал осторожно:

– Но ведь Кречет в самом деле все под свой контроль?

– Потому что разболтались, – рыкнулЕрмаков. – Потому что у Кречета рука твердая! А насчетсамостоятельности... Он тебе любую самостоятельность даст, но чтоб ты и отвечалза свои действия! А то у нас хотят самостоятельности, но чтобы отвечал сосед, ане он, такой замечательный.

Странное совпадение: в тот же день и в тот же час, когда«Войну и Мир» читал интеллектуал Никольский, футуролог и автор научных работ сзаумными названиями, этот же шедевр классика мировой литературы, исполинацивилизации, держал в руках и простой боец спецназа Дмитрий Човен. Он впервыедействительно читал книгу, которую трижды проходил в школе, дважды сдавал ввузе, по которой смотрел два фильма: юсовский и советский, а также знал массуанекдотов о Наташе Ростовой и поручике Ржевском.

Сейчас его глаза бежали по строкам...

"' – Так вы думаете, что завтрашнее сражение будетвыиграно? – сказал Пьер.

– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. –Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я небрал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом иидут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они врагимои, они преступники все по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия.Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они тамни разговаривали в Тильзите.

– Да, да – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя накнязя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!

Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот деньтревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным.Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения.Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которыеон мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую, какговорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях,которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и какбудто легкомысленно готовились к смерти.

– Не брать пленных, – продолжал князьАндрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. Ато мы играли в войну – вот это скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Этовеликодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительностибарыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она такдобра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка подсоусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадитьнесчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство,парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивыеассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилахвойны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Ктодошел до этого так, как я, теми же страданиями... Ежели бы не быловеликодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти наверную смерть, как теперь...'

Дмитрий с трудом оторвал от книжки взгляд. По телу бегалимурашки. Так еще ж Толстой такое сказал!.. Что он сказал, что сказал?.. Какосмелился сказать такую страшную, но такую понятную правду?.. Ведь французы –это не туповатые скоты-юсовцы! Французы всегда были нацией высокой культуры. Ав те времена вообще Франция была на взлете, вся просвещенная Россия говорила нафранцузском, а русские офицеры, умирая на поле сражения, прощались с товарищамипо-французски... Но если даже тогда считали, что когда прижат к стене, имеешьполное право перед совестью и Богом отбросить все красивые замашки вместе сизящной шпагой и ухватиться за дубину покрупнее, если сам Лев Толстой – тотсамый! – оправдывает и благословляет такое поведение, то... то сейчас,когда на месте благородных французов тупые гогочущие жвачники, то он, Дмитрий,имеет полное моральное право перед совестью и Матерью-Природой убивать их всехбез жалости и милосердия. Как тех, кто пришел в Россию, так и тех, кто,оставшись в Империи, дает деньги, посылает, голосует, одобряет действия своихкоммандос, своих войск, своих агентов! Толстой сказал: пленных не брать. СамТолстой сказал, а его слово выше, чем слово нынешнего президента страны... всехпрезидентов взятых вместе или сраного мирового сообщества...