Он поерзал, чтобы оказаться прямо перед телекамерой, включилэкран и сказал громко:

– Говорит катакомбная церковь!.. Танкер не просто захвачен.Мы только что установили мощные заряды по всей длине корпуса. При первой жепопытке высадки ваших коммандос все будет взорвано.

Замигали десятки огоньков, с ним пытались связаться со всегосвета, Филипп ткнул пальцем наугад, вспыхнуло жесткое лицо немолодого человека,привыкшего отдавать приказы чуть ли не с рождения. Злые глаза уставились вФилиппа с такой интенсивностью, что он ощутил толчок в грудь, словно обронежилет расплющилась мелкая пулька.

– Говорит командор шестой авиадивизии, – произнесон. – Тогда у вас тоже не будет шансов...

Филипп нагло усмехнулся в лицо:

– А верно, что за всю историю вашей Империи ни одинлетчик не совершил тарана? Ни один не послал горящий самолет в колонну врага?

Лицо командующего авиадивизией дернулось, голос прозвучалраздраженнее:

– Что вы хотите? Какие ваши условия?

– Мы скоро сформулируем, – пообещал Филипп. –А пока подумайте о высадке десанта на танкер. Это так сладко: ухватить болеесильного врага, впиться зубами в его горло, рвануться и утащить его с собой впропасть...

Он выключил, не дожидаясь ответа. Его трясло, хотя внешнеоставался все таким же с неподвижным лицом. Внутри дергались все жилки, мышцысокращались, по ним ходили узлы, в желудке стало холодно, но к головеподнимался нездоровый жар. Поверит ли командующий, что они готовы взорватьтанкер с собой вместе? Ведь даже арабские террористы, что своей жертвенностьюдо недавнего времени держали карательные органы в страхе, теперь по-западномуне приступают к акции, пока не обеспечат себе пути отхода?

– На сцену вышли новые силы, – произнес он вслух,сердце забилось чаще, а грудь раздалась в объеме. – Да узнает мир окатакомбниках... А потом, Дмитрий не прав, придут умные головы и создадуткрасивые теории. Наши, катакомбные.

В рубку спустился Слава, Филипп узнал его под маской и внепривычно мешковатом комбинезоне.

– Устанавливаем последние заряды, – доложилон. – Еще полчасика, а там можно перевести дух...

На пульте замигал огонек вызова. Филипп перевел дух,сосчитал до трех, медленно ткнул пальцем в зеленую кнопку:

– Слушаю, мать вашу!

Голос заставил дрожать, словно от ярости, Когда на экранепроявилось лицо, Дмитрий заставил смотреть в него с ненавистью. Это был ужедругой человек, немолодой, спокойный, с квадратным лицом и квадратной челюстью,над бровью белеет шрам, какой остается от пули. Глаза смотрели без злобы,пристально, как на человека, с которыми привык общаться всю жизнь.

После тренировочных боев он снова стрелял из уникальнойвинтовки. Хотя разбитые в кровь пальцы подрагивали, но только три пули ушли вдевятку, остальные настолько ровно высекли середку мишени, словно он тудазасадил снарядом.

Когда возвращался, из головного здания вышел Ермаков, за нимдвигались с огромными пустыми сумками Тарас и Валентин. Тарас жизнерадостнопомахал рукой, тут же забыл: стажер еще не человек, а Ермаков поинтересовался:

– Еще с ног не падаешь?

– А что, – ответил Дмитрий почти весело, –надо огород вскопать?

– Огород не огород... Пойдем, поможешь. Как стрелялось?

Взгляд его упал на ссадины на костяшках пальцев.

– Это не стрельба, – ответил Дмитрий. –Песня!

Сзади послышался быстро нарастающий шум. Повернул голову,мимо пронеслось зеленое, пахнущее бензином. Хлопающий по ветру край брезентазадел по лицу. Он отскочил, невольно посмотрел на ботинки, ожидая увидеть следыпротектора. Джип остановился как вкопанный в двух шагах впереди. За рулемВалентин, руки на баранке, глаза надменно и рассеянно устремлены вперед. Кактолько все забрались в машину, вывернул руль и понесся в северную часть лагеря.

Дмитрий сверлил взглядом затылок, чувствуя как тяжелаязлость поднимается из глубин души. Валентин невозмутимо вертел руль, наскорости проскакивал между казармами, миновал склады, стрельбище, остановилсяперед неприметной трансформаторной будкой. Рядом со старой проржавевшей дверьюнелепо торчала вмурованная в цементную стену коробочка домофона, так показалосьДмитрию.

Пальцы Ермакова пробежали по кнопкам в таком быстром ритме,что все равно никто не успел бы запомнить длинный код, даже если бы полковникне загораживал спиной. Дверь легонько дрогнула. Ермаков потянул за ручку,дохнуло спертым воздухом.

Огромные трансформаторы заполняли все помещение от стены достены и от пола до потолка. Воздух дрожал, Дмитрий физически чувствовалогромные мощности, что пронизывают воздух и стены, даже испугался: не чувствуетли он и электромагнитные волны как жуки и муравьи, что никогда не селятсявблизи линий высоковольтной передачи.

Ермаков протиснулся между стеной и трансформатором, за нимипустое пространство. Дмитрий чувствовал по реакции Тараса, что он тоже впервые,по Валентину не понять, умеет держаться всегда, и когда Ермаков сунул рукупрямо во внутренности трансформатора, Дмитрий ощутил как от страха на мигостановилось дыхание.

Щелкнуло, словно передернули огромный затвор. Плиты полараздвинулись. Дмитрий ощутил сухой горячий воздух, в нем чувствовалосьприсутствие машинного масла и новенького железа.

Ермаков буркнул:

– Не отставайте, чижики!

Он прыгнул как в пропасть, Дмитрий едва сообразил, чтополковник уже на лету ухватился за невидимые перекладины, слышно было какспускается быстро-быстро, словно бежит по ровному паркетному полу.

Вторым метнулся Тарас, хоть и не так ловко, затем Валентин,а Дмитрий все-таки прыгать не рискнул, слез по-человечьи, из-за чего когдаспустился по этой слабо освещенной трубе, все трое уже нетерпеливо ждали.

Просторной помещение, перегороженное стеной из толстыхстальных листьев, склепано небрежно, наспех, словно уже чувствоваласьперестройка, когда всем на все станет наплевать.

Ермаков подошел к неприметной двери, снова набрал шифр. Кудивлению Дмитрия он вскоре услышал шаги, такие отчетливые в этом склепе, дверьраспахнулась. Порог переступил коротенький толстый капитан, в очках и с розовымкак задница поросенка лицом. В руке он держал огромный бутерброд из городскойбулки и тонкого ломтика сыра. Челюсти мерно двигались, маленькие глазки смерилиЕрмакова и десантников недружелюбным взглядом.

Прочавкав, он прохрипел набитым хлебом ртом:

– Капитан Мазуренко. Слушаю вас.

Как у многих низкорослых и тупых, но тщеславных придурков,фуражка у него была широкой как сомбреро и с лихо поднято-выгнутой тульей каквысокогорный трамплин в Медео. Дмитрий ощутил как презрение в нем борется сбрезгливой жалостью к этому недоноску, что так и не поймет, из-за чего половинанаселения жрет, глядя в его сторону.