Понятно, что привычного нам интернета, то есть всемирной сети, в Северной Корее нет – точнее, он есть, но доступен очень небольшому кругу особо привилегированных людей, в том числе сотрудникам спецслужб и высшим чиновникам. Однако для простых смертных существует его аналог – общенациональная внутренняя сеть, своего рода интранет национального масштаба, который известен как сеть Кванмён. По своей структуре сеть Кванмён не очень-то отличается от интернета, и разработана она на основе тех же технологий, что и «большой интернет», но при этом является сетью сугубо локальной и с мировой сетью физически никак не связана. Некоторые из имеющихся в сети Кванмён сайтов были изначально загружены туда из «большого интернета», однако произошло это лишь после того, как цензоры ознакомились с содержанием данных сайтов и пришли к выводу, что оно полезно для повышения научно-технического уровня населения, но в то же самое время не представляет идейно-политической угрозы. Вдобавок в исследовательских центрах практикуется поиск информации во всемирной сети под заказ: имеющие соответствующий допуск ученые-цензоры, получив формальный заказ от своих не столь политически надежных коллег, ищут для них материалы по темам их научных работ. Впрочем, большая часть контента в северокорейской сети Кванмён – местного, северокорейского, происхождения.

По большому счету можно сказать, что вся эта система работает очень даже неплохо. Еще несколько лет назад многим иностранным наблюдателям казалось, что распространение компьютеров и информационных технологий в Северной Корее в перспективе поставит внутриполитическую стабильность страны под угрозу. Однако сейчас с каждым днем становится все яснее, что Ким Чен Ын и его советники в очередной раз добились своего: компьютеров и мобильников в стране все больше, а вот доступного запрещенного контента – все меньше. В первую очередь это относится к южнокорейским фильмам и программам, которые в последние 15–20 лет активно ввозились в Северную Корею контрабандистами. После 2015 года, то есть после того, как Ким Чен Ын решил всерьез заняться компьютерами, сильно снизился уровень знакомства северокорейцев и с современной южнокорейской эстрадой, и с телесериалами. Причина ясна: благодаря усилиям «групп 109», равно как и иным мероприятиям властей, доступ к этому контенту сейчас оказался существенно затруднен.

Конечно, человек с компьютерным образованием и некоторой готовностью рисковать может легко обойти все эти системы защиты. Однако опыт показывает, что людей с таким образованием (и такой готовностью) не так уж и много, а вот для рядового пользователя меры эти являются труднопреодолимым барьером. Ким Чен Ын, кажется, стремится создать максимально изолированную от внешнего мира – но при этом в целом относительно современную – информационную среду. Подход его к информационным технологиям является едва ли не самым концентрированным выражением проводимой им политики «реформ без открытости». С одной стороны, Ким Чен Ын и северокорейская элита не препятствуют распространению в стране информационных технологий (более того, даже способствуют этому). С другой стороны, принимаются все меры, чтобы цифровые и компьютерные технологии работали на решение тех задач, которые перед страной поставила политическая элита, а не вели к распространению нежелательного (с точки зрения той же элиты) образа мыслей.

Каждое утро во всех городах и деревнях КНДР можно увидеть, как группы женщин (иногда вместе с несколькими мужчинами), вооружившись метлами и прочим нехитрым инвентарем для уборки, выходят на улицы и дворы – и начинают наводить там порядок. Однако они не уборщицы и не дворники, ибо в жилых кварталах северокорейских городов штатных дворников просто нет. Это местные жители, организованные для проведения ежедневных уборок «народными группами» инминбан. Деятельность таких групп составляет значительную часть повседневной жизни северокорейцев.

В инминбан, в зависимости от местной ситуации, входит от 15 до 50 семей, но обычный размер «народной группы» – 20–35 семей. В районах индивидуальной застройки в такие группы, как правило, входят все жители одного квартала, а в многоэтажных домах к инминбану могут относиться все семьи, проживающие в одном подъезде (или же в нескольких соседних подъездах, если здание невелико). Ни один северокореец – вне зависимости от возраста и пола – не может существовать вне системы «народных групп», каждый по определению является членом инминбана по месту жительства. Можно сказать, что если на работе духовным окормлением северокорейца, равно как и надзором за ним, занимается его «организация», то по месту жительства за ним следит инминбан.

В других социалистических странах аналогов северокорейских групп инминбан по большому счету не было. С другой стороны, подобные соседские группы взаимного контроля – пятидворки или десятидворки – существовали в странах Восточной Азии с незапамятных времен. Мало кто в Северной Корее сейчас помнит, что инминбаны появились в колониальные времена. В 1938 году, при японцах, в Корее были созданы так называемые патриотические группы, которые вели деятельность, очень похожую на ту, которой в КНДР позднее стали заниматься «народные группы». Когда в 1945–1948 годах возникала северокорейская государственность, новые власти взяли уже существовавший институт колониальных времен и просто переименовали его, одним росчерком пера превратив «патриотические группы» в «народные», при этом во многих случаях не меняя даже их состав.

Возглавляют инминбаны специальные чиновники (буквально инминбанчжаны) – «главы народных групп». На эту должность всегда назначаются женщины. Предпочтение отдается членам партии, однако при отсутствии таковых во главе «народной группы» может встать любая женщина средних лет. При этом глава группы должна быть домохозяйкой, то есть иметь возможность проводить большую часть времени на вверенной ей территории. По большому счету это требование не создает особых проблем, ибо в КНДР домохозяйки всегда составляли значительную часть замужних женщин. Обычно инминбанчжан остается на своей должности продолжительный срок, около десяти лет.

В Пхеньяне и других крупных городах руководители получают небольшую заработную плату и усиленные пайки (в Северной Корее времен Ким Ир Сена, где денежное обращение было в основном символическим, последнее было гораздо важнее первого). В годы, когда в стране исправно функционировала карточная система, то есть примерно с 1957 по 1990 год, неработающая домохозяйка имела право на 300 г зерна в день, но если ее назначали главой инминбана, то ее пособие увеличивалось до 700 г – существенная по тем временам разница. Вдобавок в Пхеньяне главе «народной группы» до реформы цен и зарплат летом 2002 года полагалась зарплата в 60 вон, что, скажем, в 1985 году было лишь немногим ниже средней зарплаты по стране. В сельской местности работа инминбанчжана не оплачивается. Однако и там эта должность была в прошлом популярной благодаря ряду формальных и неформальных льгот, которыми пользуются эти «руководители». Так, через инминбан во времена Ким Ир Сена проводилось распределение некоторых товаров народного потребления (таких как, например, мыло), и понятно, что начальнице доставались самые лучшие из таких нормированных товаров – и чуть больше, чем остальным. С 1990-х распространились и более явные формы коррупции, включая прямое взяточничество. Так как на начальницу инминбана возложены в том числе и функции контроля над вверенным ей населением, у нее всегда есть возможность за определенное вознаграждение не обращать внимания на те или иные нарушения, и этой возможностью инминбанчжаны часто пользуются.