– О господи, да ты же беременна, – удрученно говорит она.

– А? – Я смотрю на нее в ответ как можно более непонимающим взглядом. По спине течет пот.

– Не акай тут мне. Ты залетела! – она мрачно указывает на меня тлеющим сигаретным окурком. – Я это выражение лица знаю. И все признаки налицо.

– Да что ты там знаешь, – бормочу я и устало закрываю глаза, не желая на нее смотреть. Диана поворачивает ручку крана, и я слышу звук текущей воды. Что-то холодное касается моего лба.

Она там спятила, что ли?

Я открываю глаза, не понимая, что происходит, и вижу Диану, держащую у моего лица смоченную холодной водой тряпку.

– Ты же знаешь, что не можешь остаться здесь с ребенком, – ласково говорит она. Я киваю. – У нас просто нет места.

– Знаю, Диана, – буквально со стоном соглашаюсь я. – Я прекрасно это понимаю.

– Хотелось бы мне сделать для тебя больше…

– Больше чем что? Чем это? – презрительно спрашиваю я и взмахом руки обвожу нашу убогую обстановку. – Да где угодно лучше, чем здесь.

– Ну, здесь у тебя хотя бы есть крыша над головой, и ты не живешь на улице.

– Скоро я именно там и окажусь, – подавленно говорю я.

– Ну, может быть, мы что-нибудь придумаем. Найдешь работу, сможешь платить аренду, – рассуждает она, выпячивая нижнюю губу. – Папаша ребенка – этот выскочка-скейтбордист? Красивый такой?

– Джастин? – спрашиваю я. – Ты про Джастина?

– Ага, этот, – соглашается она и снова взмахивает в воздухе сигаретой. – Я же помню, он еще хочет сделать что-то со своим скейтбордом.

И Диана прихлопывает в ладоши, радостная, что так хорошо все помнит. Мне приходится срочно ловить тряпку, пока мой импровизированный компресс не полетел в унитаз.

– Он собирается тебе помогать?

– Диана… – начинаю я и с трудом сглатываю. – Нет никакого папаши. Я не беременна. Это просто грипп, у нас полкласса болеет.

– Ну конечно, – отвечает Диана, не сводя с меня пристального взгляда. Я вижу каждую морщинку на ее преждевременно состарившемся от никотина и алкоголя лице.

– Можно мне в твоей кровати поспать? Я неважно себя чувствую.

Мне крайне неприятно говорить это Диане. Но я чувствую себя смертельно вымотавшейся, мне даже глаза сложно держать открытыми, каким бы нервным ни был наш с Дианой разговор. Я бы могла лечь на пол прямо тут, в крошечной ванной комнатке размером со шкаф, и проспать несколько дней. Или даже несколько лет, как Рип ван Винкль.

– Ну, если ты правда заразилась «гриппом», как ты уверяешь, – говорит Диана, закавычивая свои слова жестом, – то нет. Мне нельзя болеть, у меня сегодня вечером смена.

Она отбирает у меня уже ненужную мокрую тряпку.

– Иди отдохни. Попозже ты должна будешь присмотреть за мальчишками.

Она выходит из ванной и захлопывает за собой дверь, заставляя хлипкую дверную раму издать тяжкий стон. Я нашариваю рукой край раковины и с трудом поднимаюсь на ноги. Взгляд тут же падает на запятнанную поверхность – все в этом доме видало лучшие дни. Можно даже викторину устроить – какой ящик в тумбе под раковиной откроется, а какой давно уже насмерть заклинило.

Вкус во рту стоит просто отвратительный. Я долго тру язык зубной щеткой и полощу рот ополаскивателем, стараясь избавиться от привкуса рвоты и желчи.

Когда я заканчиваю, то все еще чувствую себя неважно и просто опускаюсь на блеклый линолеум. Из гостиной доносится шум телевизора – показывают какую-то мыльную оперу, которую Диана выкрутила на максимальную громкость.

Я обхватываю колени руками и сворачиваюсь в клубок на стареньком коврике для ванной. Потом стаскиваю с крючка полотенце, чтобы накрыться им, словно пледом.

Диана что-то громко выговаривает телевизору – или, может быть, кричит на меня из-за двери. Мне все равно. Я закрываю глаза и медленно соскальзываю в сон.

В этом сне я почему-то вижу Шарлотту и своего отца. Их силуэты пляшут перед моими глазами, они оба чего-то от меня хотят, и выражения лиц у них совершенно разные, но в то же время искажены одинаково гротескно.

Они что-то пытаются у меня узнать, задают одни и те же вопросы, снова и снова, по кругу, но никто не слышит, что я отвечаю – словно кто-то забрал мой голос.

Не в силах больше этого выносить, я кричу во весь голос, прижимая к ушам ладони, но они не перестают. Шарлотта и мой отец продолжают свой бессмысленный, односторонний разговор. Я кричу все громче и громче, а они говорят все быстрее и быстрее, до тех пор, пока наши голоса не сливаются в одну неразборчивую какофонию.

Затем я вдруг оказываюсь в пустой темной комнате на холодном бетонном полу. Потолок начинает двигаться – и двигается он ко мне, медленно сокращая расстояние. Сантиметр за сантиметром потолок ползет на меня, и вот я уже могу дотронуться до него вытянутой дрожащей рукой.

Я упираюсь в потолок ладонью, и вдруг он оказывается совсем близко, так, что я упираюсь в него уже носом. А он продолжает свое неумолимое движение. Запах краски и сигаретного дыма забивает мне ноздри, тяжесть потолка выдавливает последний воздух из легких. Я хочу закричать, но не могу.

И тут я резко просыпаюсь. На моей груди сидит один из мальчишек – из-за этого мне и казалось, что я задыхаюсь. Увидев, что я больше не сплю, он начинает тянуть меня за волосы и хихикать.

– Почему ты спишь в ванной, глупенькая?

– Такая вот я дурачина, – отвечаю я и принимаюсь его щекотать. – Так, слезай с меня, и я сделаю вам чего-нибудь пожевать.

– А у нас разве еда есть?

Этот вопрос разбивает мне сердце. Я даже задумываюсь над тем, что, может, идея Джастина не так уж и плоха.

– Скоро у нас будет целая куча еды, – обещаю я и щелкаю его по носу. Встаю я, придерживаясь за вешалку для полотенец. Правда, придерживаясь очень осторожно, потому что не хочу вырвать эту ржавую рухлядь из стены.

– Нам что-то под дверью оставили, – мальчишка хватает меня за руку. – Пойдем, покажу!

И он крадется к входной двери на цыпочках, сложив пальцы пистолетиком – должно быть, мы на секретной миссии. Мы добираемся до коридора, и он пристально осматривается, выискивая злодеев, притаившихся по углам.

Наконец мы открываем дверь.

– Вот, – говорит мальчишка, указав пальцем вниз, на полиэтиленовый пакет, перевязанный бечевкой. Он лежит на грязном дверном коврике, о существовании которого я до сегодняшнего дня и не подозревала.

Ну чудесно. Джастин что, занес вещи, которые я когда-то оставляла у него дома? Чтобы я точно не забыла, что мы расстались?

Глаза снова наполняются слезами, и я быстро вытираю их тыльной стороной руки. Нет, это не мог быть Джастин. Сейчас начало учебной недели, и у него полным-полно занятий – я прекрасно знаю его расписание.