Но как бы то ни было, а лед был разбит, и о князе вдругстало возможным говорить вслух. Кроме того, еще раз ясно обнаружилось тонеобыкновенное впечатление и тот уже не в меру большой интерес, которыйвозбудил и оставил по себе князь в доме Епанчиных. Генеральша даже подивиласьвпечатлению, произведенному на ее дочек известиями из Москвы. А дочки тожеподивились на свою мамашу, так торжественно объявившую им, что “главнейшаячерта ее жизни — беспрерывная ошибка в людях”, и в то же самое время поручавшуюкнязя вниманию “могущественной” старухи Белоконской в Москве, при чем, конечно,пришлось выпрашивать ее внимания Христом да богом, потому что “старуха” была визвестных случаях туга на подъем.

Но как только лед был разбит и повеяло новым ветром,поспешил высказаться и генерал. Оказалось, что и тот необыкновенноинтересовался. Сообщил он, впрочем, об одной только “деловой стороне предмета”.Оказалось, что он, в интересах князя, поручил наблюдать за ним, и особенно заруководителем его Салазкиным, двум каким-то очень благонадежным и влиятельным всвоем роде в Москве господам. Всё, что говорилось о наследстве, “так сказать офакте наследства”, оказалось верным, но что самое наследство в конце концовоказывается вовсе не так значительным, как об нем сначала распространили. Состояниена половину запутано; оказались долги, оказались какие-то претенденты, да икнязь, несмотря на все руководства, вел себя самым неделовым образом. “Конечно,дай ему бог”: теперь, когда “лед молчания” разбит, генерал рад заявить об этом“от всей искренности” души, потому “малый хоть немного и того”, но всё-такистоит того. А между тем всё-таки тут наглупил: явились, например, кредиторыпокойного купца, по документам спорным, ничтожным, а иные, пронюхав о князе,так и вовсе без документов, и что же? Князь почти всех удовлетворил, несмотряна представления друзей о том, что все эти людишки и кредиторишки совершеннобез прав; и потому только удовлетворил, что действительно оказалось, чтонекоторые из них в самом деле пострадали.

Генеральша на это отозвалась, что в этом роде ей иБелоконская пишет, и что “это глупо, очень глупо; дурака не вылечишь”, резкоприбавила она, но по лицу ее видно было, как она рада была поступкам этого“дурака”. В заключение всего генерал заметил, что супруга его принимает в князеучастие точно как будто в родном своем сыне, и что Аглаю она что-то ужасностала ласкать; видя это, Иван Федорович принял на некоторое время весьмаделовую осанку.

Но всё это приятное настроение опять-таки существоваланедолго. Прошло всего две недели, и что-то вдруг опять изменилось, генеральшанахмурилась, а генерал, пожав несколько раз плечами, подчинился опять “льдумолчания”. Дело в том, что всего две недели назад он получил под рукой одноизвестие, хоть и короткое и потому не совсем ясное, но зато верное, о том, чтоНастасья Филипповна, сначала пропавшая в Москве, разысканная потом в Москве жеРогожиным, потом опять куда-то пропавшая и опять им разысканная, дала наконецему почти верное слово выйти за него замуж. И вот всего только две неделиспустя вдруг получено было его превосходительством сведение, что НастасьяФилипповна бежала в третий раз, почти что из-под венца, и на этот раз пропалагде-то в губернии, а между тем исчез из Москвы и князь Мышкин, оставив все своидела на попечение Салазкина, “с нею ли, или просто бросился за ней —неизвестно, но что-то тут есть”, заключил генерал. Лизавета Прокофьевна тоже ис своей стороны получила какие-то неприятные сведения. В конце концов, двамесяца после выезда князя почти всякий слух о нем в Петербурге затихокончательно, а в доме Епанчиных “лед молчания” уже и не разбивался. ВарвараАрдалионовна, впрочем, всё-таки навещала девиц.

Чтобы закончить о всех этих слухах и известиях, прибавим ито, что у Епанчиных произошло к весне очень много переворотов, так что труднобыло не забыть о князе, который и сам не давал, а может быть, и не хотел податьо себе вести, В продолжение зимы мало-по-малу наконец решили отправиться налето за границу, то-есть Лизавета Прокофьевна с дочерьми; генералу, разумеется,нельзя было тратить время на “пустое развлечение”. Решение состоялось почрезвычайному и упорному настоянию девиц, совершенно убедившихся что за границуих оттого не хотят везти, что у родителей беспрерывная забота выдать их замуж иискать им женихов. Может быть, и родители убедились наконец, что женихи могутвстретиться и за границей, и что поездка на одно лето не только ничего не можетрасстроить, но пожалуй, еще даже “может способствовать”. Здесь кстатиупомянуть, что бывший в проекте брак Афанасия Ивановича Тоцкого и старшейЕпанчиной совсем расстроился, и формальное предложение его вовсе не состоялось!Случилось это как-то само собой, без больших разговоров и безо всякой семейнойборьбы. Со времени отъезда князя всё вдруг затихло с обеих сторон. Вот и этообстоятельство вошло отчасти в число причин тогдашнего тяжелого настроения всемействе Епанчиных, хотя генеральша и высказала тогда же, что она теперь рада“обеими руками перекреститься”. Генерал, хотя и был в опале и чувствовал, чтосам виноват, но всё-таки надолго надулся; жаль ему было Афанасия Ивановича:“такое состояние и ловкий такой человек!” Недолго спустя генерал узнал, чтоАфанасий Иванович пленился одною заезжею француженкой высшего общества,маркизой и легитимисткой, что брак состоится, и что Афанасия Ивановича увезут вПариж, а потом куда-то в Бретань. “Ну, с француженкой пропадет”, решил генерал.

А Епанчины готовились к лету выехать. И вдруг произошлообстоятельство, которое опять всё переменило по-новому, и поездка опять былаотложена к величайшей радости генерала и генеральши. В Петербург пожаловал изМосквы один князь, князь Ч., известный, впрочем, человек, и известный с весьмая весьма хорошей точки. Это был один из тех людей, или даже, можно сказать,деятелей последнего времени, честных, скромных, которые искренно и сознательножелают полезного, всегда работают и отличаются тем редким и счастливымкачеством, что всегда находят работу. Не выставляясь на показ, избегаяожесточения и празднословия партий, не считая себя в числе первых, князь понялоднако многое из совершающегося в последнее время весьма основательно. Онпрежде служил, потом стал принимать участие и в земской деятельности. Крометого, был полезным корреспондентом нескольких русских ученых обществ. Сообща содним знакомым техником, он способствовал, собранными сведениями и изысканиями,более верному направлению одной из важнейших проектированных железных дорог.Ему было лет тридцать пять. Человек он был самого высшего света” и кроме того ссостоянием, “хорошим, серьезным, неоспоримым”, как отозвался генерал, имевшийслучай по одному довольно серьезному делу сойтись и познакомиться с князем уграфа, своего начальника. Князь, из некоторого особенного любопытства, никогдане избегал знакомства с русскими “деловыми людьми”. Случилось, что князьпознакомился и с семейством генерала. Аделаида Ивановна, средняя из трехсестер, произвела на него довольно сильное впечатление. К весне князьобъяснился. Аделаиде он очень понравился, понравился и Лизавете Прокофьевне.Генерал был очень рад. Само собою разумеется, поездка было отложена. Свадьбаназначалась весной.