– Не знаю, – сказал я.

– А вы куда идете? – не отставала она (а кружева у нее были бежевые, как прокуренные, а юбочка была кружевам в тон, а босоножки – на высоченных каблуках – с красными каменьями на ремнях возле грязных пальцев).

– Вам что надо, женщина? – спросила Манечка, повысив голос до режущего слух визга.

– Мне в церковь, – сказала та. Глаза распахнула еще шире. Синие – я специально посмотрел. С поволокой. Глаза речной синевы были словно пленкой покрыты, как пачка творога в супермаркете.

– Вы не туда, женщина, идете, – сообщила Манечка этим своим противным голосом, – Вам через дорогу надо и в переулок, – она махнула в нужном направлении, – Вон, туда, женщина. Идите.

– Там не пускают. Закрыто все. Икону привезли. Чудотворную, – она не произнесла даже, а просвистела – столько пыла и жара скопилось в странно дергающемся, кружевном теле. Странные пошли нынче божьи невесты.

– Вам все равно не туда, – сбавила Манечка тон, – дорогу перейдите, дальше во второй проулок, там будет ограда. С другой стороны обойдите, женщина. В ограде дверца, постучите, скажите, что от Егорыча.

– Господь хранит тебя! – она с воем помахала рукой, прошивая воздух двумя большими стежками крест-накрест – и кинулась на дорогу.

Взвыли шины машин, но господь спас божью дщерь – и понеслась она на своих каблучищах по противоположной стороне улицы, и сиганула в указанный Манечкой переулок.

– А кто такой Егорыч? – спросил я. Мы пошли дальше.

– Понятия не имею.

– Слушай, нехорошо над блаженными издеваться.

– Если человек хочет чуда, то непременно его получит.

– А если не получит, значит, не хочет?

– Не этот?

Я сверился с листком – маршрут я специально на компьютере распечатал.

– Вроде, он.

Дом был большой, раздутый, с полукруглыми ярусами балконов и витыми решетками. Новодел, но с явными поклонами началу прошлого века – понятно было, что эти новенькие цветочные орнаменты на штукатурке произросли из прекрасного русского модерна. Убогие правнуки красавца прадеда.

Напоминал мне дом-куча и какое-то другое соооружение, только я вспомнить не мог, какое.

– Да, он, – уже тверже сказал я.

Судя по адресу, который прохрипел мне в трубку Аркаша, здесь и жил тот товарищ, с которым он, гаденыш, наставлял рога покойному Андрюше. Сейчас Аркаша расплачивается за дурость предварительным заключением – могут ему и срок впаять. Хотя…, – меня почему-то испугала эта мысль – обитатель вспученного дома, может, спас проституту жизнь. Ведь трупа могло быть и два. Вот ворвались же чужие люди к Андрюшке и будь там и Аркаша, то и он мог бы уйти вслед за портняжкой – и кружились бы они сейчас сообща в сладко-пряном гейском раю.

Я, кстати, считаю, что гейский рай должен существовать: бедным мужеложцам столько при жизни терпеть приходится, что уже по закону соообщающихся сосудов должно бы воспоследовать им за страдания вознаграждение. И живет сейчас Андрюшка где-то в другом мире – там исполняются все его неисполненные желания, одно за другим.

Как бы мне заставить себя поверить в эту чушь? Где чудо?

– Как, говоришь, фамилия гражданина? – спросила Манечка, рассматривая инициалы на табличке из золотистого металла на стене возле входной двери, – Шторин?

– Гардин.

– Значит на букву «гэ», – перебрав пальчиками кнопки на табличке, она нажала самую верхнюю, – Он тут один всего, голубчик. Другие, то «жэ», то «пэ». «Йот» даже есть.

– Кто? – произнес из невидимого динамика мужской голос.

– Ну, говори, – прошипела Манечка, подтолкивая меня.

– Мы от вашего знакомого, – произнес я севшим голосом.

– Кто это?

– Он был у вас неделю назад. Ночевал, – я поднатужился, подыскивая аргумент повесомей, – 178, 72, 17 и 5! – выпалил я, вспомнив, как аттестовал любовника покойник Андрюшка.

Манечка вытаращилась.

– К камере подойдите, – потребовал голос.

Мы повертелись, но ничего, напоминающего камеру, не увидели.

Дверь загудела, сигнализируя, что замок открыт.

– Последний этаж, – скрипнув, голос отключился.

– Суровый дядя, – сказала Манечка.

Мы прошли через полутемный вестибюль, сели в лифт, обшитый деревом и отделанный желтым металлом.

– Швейцара в ливрее не хватает, – сказал я, когда лифт тронулся.

– И пальмы в нечеловеческий рост, – добавила Манечка, – Только почему-то зеркала нигде нет. Негде девушке губки накрасить.

– Ты замуж выходить пришла? – я издал нервный смешок.

– Я буду производить впечатление.

Двери лифта разошлись, а на пушистом ковре лестничной площадки нас уже ждали.

На Манечку мужчина даже не посмотрел, хотя вышла толстуха первой и, задрав свою клокастую черную голову, изобразила самую лучезарную из своих улыбок.

Цепкие светлые глаза этого худощавого мужчины в серо-голубом уставились на меня. Взгляд его был неподвижен, как у машины – что хотел он вычитать из моего внешнего вида? Что можно понять по рубашке в клеточку с закатанными рукавами, по синим джинсам, по шлепанцам и сумке с серым войлочным верхом?

– Это вы? – узнав, не сумел сдержать я изумленного вздоха.

– Тесен мир, – ловко подхватила Манечка.

Мы прошли в квартиру, за дверь светлого дерева (единственную на этаже). Гардин щелкнул за нашими спинами засовом – в этом лязганьи мне послышалось что-то зловещее. В просторном квадратном фойе все двери были закрыты – наверное, специально, чтобы нежданные гости не увидели лишнего. Темный кафель пола, массивные темные тумбочки по стенам, стены в вишневых узорчатых обоях, абстрактная крупноформатная мазня в золотых рамах, водопады искрящегося хрусталя под потолком – здесь царил шик 1990-х, кич, на фоне которого любой человек выглядит молью, не говоря уже о Гардине, типаже бледно-сером, похожем на хрусткого мотыля.

Как же зовут его? Неужели и правда «Миша»?

– Что вы хотели? – спросил он. Мой возглас он оставил без внимания.

Я взял себя в руки.

– Наш общий знакомый попросил передать вам свою просьбу. У него проблемы. Он сейчас в полиции. Утверждают, что он совершил…, – мне понадобилось еще раз взять воздух, чтобы произнести следующее слово, – …преступление. Но он не мог его совершить, потому что в тот момент был с вами. То есть, у вас, – глаза его ничего не выражали. Я добавил, – Он так говорит. Просил вам передать.

– Это все?

– Он может сказать в полиции, что в ту ночь был у вас, поэтому в ваших интересах….

– Все? – повторил он, не меняясь в лице. Почему все тайные богатеи похожи на шпионов?