задававший себе вопрос зачем тогда он это сделал, в ответ на категорическое требование отойти в сторону поднял руки вверх в виде примиряющего жеста на случай перехвата пинающей ноги и глядя прямо в глаза противнику отрицательно качая головой сказал:

– Не надо! Глеб! Не делай этого!

В какой-то момент глядя на разъярённого директора Центра отважный защитник слабых и убогих подумал было, что физической стычки с Глебом не избежать. Но тот безуспешно продублировав Доку пару раз свой приказ убраться с его пути передумал атаковать, переключившись на запугивание Китайца. На том концерт и завершился, а Казах на перекуре выразил главному герою крайнее недовольство по поводу того, что тот «впрягся»223 за дурачка и посмел перечить Великому и Ужасному. При этом было не совсем понятно по собственной ли инициативе действует волонтёр или выполняет поручение своего руководителя.

Не известно по какой причине, но после описанной ситуации Китаец воспылал к Доктору лютой ненавистью. Быть может, пострадала его самооценка и отступив от реальности он винил своего заступника в том, что тот помешал ему «порвать» Бороду. Были у Дока подозрения и в том, что Китай выполняет консультантский заказ на выведение его из равновесия. Но факт заключался в том, что полоумный позволял себе оскорбительные обратные связи в его адрес, грубые «наезды» на старшего по возрасту за обеденным столом, где они располагались напротив друг друга и прочие провокационные выходки. Боцман, замечавший эти Китайские поползновения неизменно сдерживая своего товарища от необдуманных ответных действий указывал ему на то, что всё не так просто, как выглядит и что всем этим балаганом управляет невидимая рука Великого Магистра.

Китаец, не сталкиваясь с хоть сколько бы значительными негативными последствиями своих действий продолжал увеличивать провокационный накал неумолимо приближаясь к недопустимому краю. Как-то раз он, будучи дежурным и находясь на кухне взял поварской нож и начал им крутить перед суетящимся с печкой Доктором. Главный герой, больше не выпуская чудака с ножом из своего поля зрения, просто и незатейливо разрешая себе в подобных ситуациях все доступные способы защиты демонстративно положил увесистую стальную кочергу прямо на печку под свою правую руку приготовившись раскроить идиоту ранетку при малейшем признаке нападения. Повар Вмазур, прекрасно знавший Китайца и неплохо разбиравшийся в людях мгновенно среагировал на эту демонстрацию намерений печника грубо отобрав у дежурного нож и выгнав того с кухни…

И вот предусмотрительно дав подробную характеристику Китайскому дракону пора вернуться к описанию того знаменательного события, о котором было упомянуто в начале рассказа о маленьком Мао. К поздней осени в его «кабинете задували уже конкретные вьюги»224, и он позволял себе «шипеть и плеваться ядом»225 не только в Доктора, но и во все стороны без разбора. Накинув капюшон от олимпийки на голову и засунув руки в карманы треников, он в образе «лютого пацанчика с криминального райончика» дефилировал по дому разговаривая со всеми «через губу» и пренебрежительно расталкивая тех, кого считал слабее себя. Коллективная чаша кипения была переполнена и по замыслу организаторов заведения под непосредственным руководством Консула Большого сразу после прочтения своего анализа чувств Китаец должен был отправиться «на картошку»226.

Но Китай, сидевший на анализе рядом с Доктором предчувствуя свою участь и заранее готовясь к отпору категорически отказался добровольно изолироваться от коллектива скинув олимпийку и вообразив себя Шаолиньским монахом приготовился к схватке. Он не стал дожидаться, когда ему вломят и первым атаковал Казаха, но равенство весовых категорий, стеснённость помещения и цепкость противника не дала ему одержать молниеносную победу и бой перешёл в фазу вязкой борьбы. Зато, когда тяжеловес Подробный подключился к ударному точечному массажу Китайской печени в комнате невыносимо завоняло говном и Китаец с разбитой в кровь физиономией, полными штанами собственного кала и мольбами о пощаде вынужден был признать своё поражение и отправиться зализывать полученные раны в трюм.

Из увиденного тем вечером Доктор сделал для себя очень даже невесёлые выводы. Прежде всего он лично убедился в том, что в местной терапии однозначно применяли грубую физическую силу. До этого случая он только слышал о практикуемом здесь рукоприкладстве в рассказах очевидцев и не хотел этому верить, сомневаясь до последнего так как даже в дурдоме использовались более гуманные методы работы с буйными пациентами. Кроме этого, он пришёл к убеждению, что физическое воздействие носило неконтролируемый, стихийный характер, целиком и полностью зависело от психофизиологических параметров исполнителей.

Этот факт вообще вселял в него определённую тревогу так как Док уже имел обострённые личные взаимоотношения с большинством из потенциальных исполнителей возможного заказа на него самого. И самое печальное заключалось в том, никто из присутствующих даже не попытался воззвать к голосу разума духовно подросших волонтёров, когда они в четыре ноги и в четыре руки пинали и били валяющегося и без сопротивления просящего их сжалиться над ним Китайца. Из этих умозаключений получалось, что оптимальнее всего было избегать обострения конфликтных ситуаций до применения мер физического воздействия. Ну а если бы уж не дай Бог подобное несчастье и произошло, то следовало без тени сомнения воспользоваться исключительными мерами для вывода из строя основных боевых единиц терапевтов.

Выпущенному через несколько дней Китайцу дали возможность публично покаяться перед группой на «горячем стуле», пристегнули к ноге сестру и определили на дежурство. В точности, как и предсказывал Боцман, опиравшийся на прежний опыт Китайских сезонных обострений, это был уже совершенно другой Китай – вежливый, добрый, обходительный. Доктор как раз поварил в первый день его дежурства и сразу получил вводную директиву убирать все ножи в недоступное для дежурного место. Главному герою вроде, как и стало немножечко жалко двигающегося с синяками и гирей бедолагу, но ровно до того момента как Док украдкой обернувшись увидел, как полоумный с перекошенным злобной гримасой лицом что-то предъявляет своей тетради для анализа чувств безмолвно шевелящимися губами …

Глава 7. Пути Господни неисповедимы

Старший кухонный (куда ведёт меня пастырь мой?)

На следующей неделе старший повар Фагундес совершил непростительную ошибку что, впрочем, не помешало ему в последующем повторить её ещё несколько раз за время своей реабилитации. Фага пошёл на «проговор»227 к сменившему Большого Бороде. И честно и откровенно поведав тому, как его всё здесь достало, обратился с просьбой отпустить его восвояси на все четыре стороны. Проницательный Глеб Валерьевич, поблагодарив отчаянного резидента за откровенность, смог расположить Фагу к себе и торжественно пообещал ему помочь. Правда при