этом деликатно забыв упомянуть о том, что помощь не всегда бывает приятной. Но их диалог оказал на Фагундеса должное терапевтическое воздействие, и он даже как-то после беседы воспрял духом начав строить какие-то иллюзии в своей больной голове несмотря на лёгкое физическое недомогание в виде простуды.

Необходимо отметить, что Великий Магистр, прибыв на смену, находился в прекрасном настроении и на духовном подъёме, при каждом удобном случае публично демонстрируя своё расположение к Доктору. С утра за завтраком он нахваливал перед группой «чудесно» приготовленную главным героем кашу, основным достоинством которой было клубничное варенье из привезённых им же посылок. А на обеде Главный Консул восхищался, предлагая всем разделить этот неописуемый восторг, «изумительным» гороховым супом. Дело в том, что в суп ушла целая палка хорошей дорогой копчёной колбасы из тех же самых посылок, и его с таким наполнителем вообще было трудно испортить! Доктор изрядно напрягся от этих несвойственных для Главного терапевта похвал в свой адрес, ожидая каждое мгновение коварного подвоха. А уже ближе к ужину Алтайский Шарлатан начал прочить отповарившего всего пять смен Доктора в старшие кухонные вместо Фаги, который был наоборот подвергнут жёсткой критике за безответственное отношение к своим обязанностям и своему эмоциональному состоянию. Фага опешил от такого неожиданного вероломства со стороны Духовного Наставника, и новая волна жесточайшей депрессии с обострением простуды накрыла его с головой куда пуще прежнего.

У Глеба Валерьевича, когда это касалось помощи другим зависимым, слова никогда не расходились с делом. Он не откладывал необходимые терапевтические воздействия в долгий ящик, и уже на следующее утро после непродолжительной беседы в консультантской им самолично было объявлено на группу, что Фагундес сильно устал и нуждается в отдыхе. А по сему Фага был отправлен в лежачий тренинг с завязанными тёмной тряпкой глазами, на свой шконарь на втором ярусе над Пиной. Для наиболее продуктивного отдыха его ежедневный рацион ограничивался до трёхразового куска хлеба с водой и вводился полный запрет на курение и общение с группой. Аслан и Японец, сменяя друг друга, раз в час читали ему священный текст о жалости к себе. А Доктор же был назначен исполняющим обязанности старшего повара.

Странные противоречивые чувства охватили главного героя после этого стремительного продвижения по местной карьерной лестнице. С одной стороны его не могло не радовать освобождение от ненавистного каторжного кухонного труда. А с другой стороны, интуиция и жизненный опыт подсказывали ему, что не всё так просто. Ну вот с какого перепуга и за какие такие заслуги ему свалилось на голову подобное счастье?! Другие реабилитяне по несколько месяцев «погибали» на проклятой кухне, а он стал старшим кухонным всего после пяти поварских смен. Какой же «сюрприз» приготовил ему неутомимый выдумщик и затейник Глеб Валерьевич Самохвалов?!

Ища ответ на этот вопрос, Доктор вспоминал и о перипетиях Фагиного предшественника на шеф-поварском посту Хама. Поскольку Хам и Доктор жили по соседству в чилинарии и где-то даже приятельствовали несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, то Хам вполне откровенно делился со старшим товарищем тем, как он ненавидит кухню, сколько «геморроя» она вносит в его жизнь и просто как того всё здесь задолбало. Закончилась эта не любовная история с кухней для Хама очень даже грустно – его «с позором» отправили в распоряжение Кота, произведённого по этому случаю в ответственного за весь банно-прачечный комплекс. В местное ЖКХ вошли действующая старая маленькая банька, достраивающаяся большая новая баня и двухместный деревенский сортир. Поупражнявшись недельку другую на мытье сортира, Хам, которого собратья с подачи досрочно с выезда, покинувшего деревню Полторашки, всё чаще стали называть Вавой стал осваивать ремесло банщика, где он и потерпел следующее сокрушительное фиаско.

В один совсем не прекрасный для него послебанный день, когда на улице уже стоял нормальный колотун и вовсю кружили «белые мухи», Великий Магистр собрал группу после релакса в зале и вывел подавленного и склонившего голову Ваву к доске перед собравшимися. Подобно актёру деревенского ТЮЗа в образе государственного прокурора, картинно вскинув руку и указывая ею на обвиняемого в суде Хама, он обратился к группе присяжных заседателей с примерно следующей обвинительной речью:

– Посмотрите, пожалуйста, внимательно на этого человека! Именно из-за его элементарного разгильдяйства и безответственности мы все собравшиеся здесь могли сегодня в лучшем случае остаться посреди зимы на улице раздетыми без тёплых вещей и без крыши над головой! А при неудачном раскладе не исключено, что кто-то из нас мог бы серьёзно пострадать и быть может даже безвременно трагически погибнуть!

Добрых полтора десятка глаз смотрели спросонья на Хама, и их обладатели, находящиеся в полном неведении о произошедших во время релакса событиях, напряжённо силились понять, что же такого ужасного умудрился сотворить их с виду вполне миролюбивый и добродушный товарищ. Как выяснилось из продолжения речи деревенского прокурора, Вава на хозах выкинул не прогоревшие до конца печные угли за деревянный забор, и тот чуть было не полыхнул, благо волонтёры вовремя заметили дымок перед самым релаксом и потушили очаг несостоявшегося пожара. Дальше Доктору было абсолютно не интересно слушать почти часовое обличение сотрудников ЖКХ во всех смертных грехах, так как лично он сокрушённо мысленно обвинял недотёпу Ваву за то, что не оказался сегодня на улице раздетым без тёплых вещей и без крыши над головой. По итогу Хам на пару с Котом за допущенную безответственность отвращались какое-то неимоверное количество кувырков голышом в сугробах, но это пошло только на пользу их взаимоотношениям и привело к возникновению полного взаимопонимания в их банном коллективе. А Док с Фагой в последствии время от времени в шутку позволяли себе упрекнуть Хама в том, что тот совершенно не на что не годен, так как даже этот грёбанный дом спалить не смог…

И Доктору, назначаемому на пост старшего повара, совсем не улыбалась перспектива повторять этот путь индейца.

По условиям лежачего тренинга Фагундес должен был хранить молчание под угрозой усиления изоляции, то есть помещения в погреб. Все без исключения реабилитяне же должны были сохранять режим молчания по отношению к нему под страхом групповых последствий. В качестве групповых последствий могли применяться афганы, хоровые читки «Синей книги AN»228 или коллективная писанина гербов до рассвета, а также любой каприз из неиссякаемого багажа гадостей Бородатого Демона. Но понятное дело, что поскольку в реабилитационном центре «Северное сияние» собрали самых неисправимых нарков чуть не со всей страны, то в доме, в котором проживал весь «цвет» «Северного сияния» на все запреты и ограничения всегда находились наркоманские