я не останавливаюсь. Бегу на второй этаж и почти успеваю распахнуть дверь в спальню, когда меня перехватывают за талию и кружат в воздухе, пока все вокруг не плывет. Ноги касаются земли, но устоять на них удается только потому, что Ян изо всех сил прижимает к мокрому телу и со всей яростью толкается в меня. Задирает майку и присвистывает, не обнаружив под ней ничего.

— Охренеть. — Он в каком-то властном порыве прикусывает мою шею, то место, где начинаются позвонки, и у меня подгибаются коленки, потому что я вновь это чувствую: он ведет, а я подчиняюсь ему. — Ты уже в порядке?

— Сейчас и проверим.

После моих слов Ян дергает меня за руку и поворачивает к себе, накрывает губами мой рот, не церемонясь, врывается языком и вытворяет такое, отчего мурашки полчищами устремляются вниз. Я смеюсь ему в губы, как ненормальная, отрываюсь от него, пячусь назад, глядя прямо в глаза, а он наступает — мокрый, взъерошенный, возбужденный. Не касаясь меня, продавливает в спальню, хлопает дверью и оттесняет к стене. Я зажата в углу. Сдаюсь. Никуда не хочу бежать. Мы оба медлим, хотя сделай шаг — и все начнется, но нет же. Глаза бегают по лицу, шее, плечам и вниз. Дыхание сбивается, разгоняет легкие. Мне становится жарко, как будто я стою под палящим солнцем Сахары, но это всего лишь Бессонов, который хочет меня. Из-за него я горю.

Он дотрагивается до пульсирующей венки на моей шее костяшками пальцев. Ведет ими в сторону, оттягивая ворот футболки, скользит вниз по ключице, цепляет грудь, из-за чего всего за один чертов миг напрягаются соски, и Ян это замечает, издает на выдохе короткий смешок. Ему нравится играть со мной, нас обоих это распаляет, поэтому я не делаю резких движений, жду, что еще выкинет. А он сдавливает мои ягодицы и подкидывает вверх. Раз, и я уже сцепляю ноги у него за спиной, царапаясь, хватаюсь за его плечи, чтобы не упасть вниз, и бесконечно выстанываю его имя ему в рот.

Приземлившись на кровать, я пружиню на ней и отползаю подальше от Бессонова, но он за ногу спускает меня обратно. Наваливается сверху, целует, как в последний раз, и заводит мои руки за голову, а затем без стеснения, пошло ощупывая, проходится по моему телу. Еще мгновение, и он перекатывается на спину, а я оказываюсь сверху на нем. Влажные штаны, из кармана которых он достает презерватив, летят в сторону и со шлепком врезаются в стену. Моя майка следующая на очереди. Моргаю — и ее нет. Мне снова хочется прикрыться руками, согнуться, сгорбиться, спрятаться от изучающих глаз, но я быстро расслабляюсь, когда понимаю с какой похотью и нескрываемым восторгом, граничащим с обожанием, он на меня смотрит. Стискиваю зубы, распрямляю плечи и выставляю вперед грудь, которую Ян тотчас накрывает ладонью, мнет, гладит. Он облизывает палец и дразнит чувствительные соски, отчего я запрокидываю голову назад и издаю новый стон. А Бессонов, не входя меня, снова толкается и рычит в ответ.

Он садится, рвет пакетик из фольги, а затем помогает мне опуститься на него. Я почти не дышу, пока он заполняет меня, даже не шевелюсь, потому что это кажется слишком: слишком много, сильно, остро. Ян останавливается и дает немного привыкнуть. Сам сжимает губы и, притянув меня за затылок, легко бьется лбом о мой лоб. Глаза в глаза, губы к губам. Я тоже обнимаю его шею и плечи, перебираю пальцами влажные волосы и изо всех сил хочу верить, что «мы» случимся еще, что это не в последний раз. Я умоляю себя в это поверить и выдыхаю все сомнения за раз.

Мне не сразу удается поймать темп и подстроиться, между ног по-прежнему немного жжет, но Ян никуда меня не торопит. Он дает передышку после каждого толчка, придерживает мои бедра, контролирует каждое движение и сам двигается очень плавно, насколько может. Это не похоже на простой перепих или секс в голом его понимании. Уверена, здесь что-то большее, и я подожду, пока Ян это поймет.

Я ждала всю жизнь. Сумею подождать и еще.

— Я так сильно люблю тебя, — шепчу ему в губы и целую, чтобы не дать ответить, не дать испортить момент. Он для меня, и я хочу запомнить его таким.

С моим очередным признанием выдержка достигает пределов. Я срываюсь на непонятный ритм, потому что чувствую, что именно так мне особенно хорошо. Двигаюсь не вверх-вниз, а вперед-назад, трусь об него, и он очень быстро соображает, чего хочу. Ян подталкивает меня, чтобы несильно устала, но я все равно выбиваюсь из сил и продолжаю двигаться. Он протискивает руку между нами и давит на клитор, мелко перебирает пальцами и дразнит, подталкивая меня к оргазму.

— Давай, совенок, кончай.

Его слова будто дергают спусковой крючок, и очень скоро я вся сжимаюсь. Сжимаюсь и падаю к нему на грудь, пока он вбивается снизу и тихо, со сдавленным рыком кончает следом.

Ян отпускает меня всего на миг, чтобы лечь поудобнее на бок, а затем обнимает и кладет подбородок на мой затылок, поглаживая при этом спину. Мне сейчас так хорошо, думаю, как и ему, потому что под моей ладонью гулко бьется его сердце, и я…

— Это полный пиздец, — раздается у меня над головой хрипло. И я почему-то улыбаюсь, хотя совершенно точно не понимаю, хорошо все это или плохо.

Глава 25

Ян

Chet Faker — Gold

В субботу утром мы навещаем маму в больнице. Я скучал, рвался к ней, примчался, как только отступила непогода, но теперь, когда уже нахожусь здесь, меня накрывает беспросветная тоска. Где-то в районе ребер давит так, что не могу сделать нормальный вдох, желудок крутит, и меня тошнит. Все потому что, сколько бы посещений я не пропускал, ничего не меняется. Это неожиданно резко выбивает из колеи и долбит по нервам, которые, взбесившись, посылают в мозг сигналы тревоги. Все потому, что мама лежит посреди палаты в той же смиренной позе и тишине, разбавленной лишь жужжанием приборов. Это и правда так. Меня пугает это жуткое постоянство. Оно высасывает всю надежду. И только бодрый голос Мики, которая ставит на окно букет из маминых роз (из тех, что выжили после дождя) и рассказывает сиделке с мамой последние новости из жизни загородного поселка, удерживает меня на поверхности, чтобы я не ушел