Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вывеска указала мне направление, лифт поднял меня, ногиотыскали дорогу к его двери. Я постучал в нее. Немного погодя я постучал сноваи снова подождал. Опять ничего. Тогда я потрогал ее, обнаружил, что она незаперта, толкнул и вошел.
Там была маленькая приемная с зеленой дорожкой. Стол вприемной покрывал слой пыли. Я пересек ее и всмотрелся в пластиковуюперегородку позади стола.
Человек сидел спиной ко мне. Я загрохотал костяшками пальцевпо перегородке. Человек услышал стук и повернулся ко мне.
— Да?
Наши взгляды встретились. Его глаза по-прежнему обрамлялароговая оправа и они были лишь энергичнее, а линзы — толще, волосы — реже, щекинемного запали.
Колебания воздуха после его вопроса улеглись и ничего в егопристальном взгляде не изменилось, показывая, что он меня узнал. Дэйв нагнулсянад пачкой схем. Кривобокий шлем из металла, кварца, фарфора и стекла лежал наближайшем столе.
— Меня зовут Донни, Джон Донни, — сказал я. — Я ищу ДэвидаФентриса.
— Я Дэвид Фентрис.
— Рад познакомиться с вами, — сказал я, подходя к томуместу, где он стоял. — Я помогаю в расследовании, касающемся проекта, в которомвы когда-то принимали участие…
Он улыбнулся, кивнул и потряс мою руку.
— Палач, конечно. Рад познакомиться с вами, мистер Донни.
— Да, Палач, — сказал я. — Я готовлю отчет..
— И вас интересует мое мнение насчет того, насколько онопасен. Садитесь, — и он показал на кресло в конце его рабочего стола. —Принести чашку чая?
— Нет, спасибо.
— А я как раз собирался.
— Ну, в таком случае…
Он подошел к скамье.
— Извините, сливок нет.
— Ну и ладно… А как вы узнали, что это касается Палача?
Он усмехнулся и принес мне чашку.
— Потому что Палач вернулся, — ответил он, — и этоединственная вещь, с которой я был связан — вот и решил, что этого дело икасается.
— Вы хотите поговорить о нем?
— До определенного предела.
— До какого?
— Когда мы приблизимся к нему, я дам вам знать.
— И прекрасно… Насколько он опасен?
— Я бы сказал, что он безопасен, — ответил Дэйв, — если некасается трех персон…
— А раньше — четырех?
— Точно.
— А из-за чего?
— Мы делали нечто такое, чем не должны были заниматься.
— Это было…
— Именно это дело — попытка творения искусственного разума.
— Почему бы вы не должны были делать этого?
— Человек с таким именем, как у вас, мог бы этого и неспрашивать.
Я хихикнул.
— Если бы я был проповедником, — сказал я, — я бы вамсказал, что в Библии нет прямого запрета на это — разве только, что вы молилисьна него тайком.
Он затряс головой.
— Ничего подобного, это очевидно, это ясно. Времена с техпор, как была написана Великая Книга, изменились, и вы не должны придерживатьсяисключительно фундаменталистских подходов в сложные времена. То, о чем яговорю, нечто немного более абстрактное. Разновидность гордыни, не отличающейсяот классической — попытка состязания, достижения равенства с Творцом.
— Вы ощущали это — гордыню?
— Да.
— Вы уверены, что это не было только энтузиазмом из-завеликолепного, хорошо разработанного проекта?
— О, там было немало всего подобного. Доказательства того же— гордыни.
— Я, кажется, вспомнил нечто о человеке, который создан пообразу и подобию Творца, и кое-что еще о попытках жить согласно этому. Отсюда,мне, кажется, следует, что упражнение своих способностей в подобного родазанятиях должно быть шагом в правильном направлении — действие в соответствии сидеалом Бога, если вам так нравится.
— Вовсе не так. Человек не может быть настоящим Творцом. Онможет только подражать тому, что уже создано. Только Господь способен творить.
— Тогда вам не о чем беспокоиться.
Он нахмурился.
— Нет, — сказал он затем. — Зная это и, по-прежнему, пытаясьтворить, мы и проявили свою гордыню.
— Вы действительно так считали, когда работали над Палачом?Или все это пришло к вам на ум после свершившегося?
Он по-прежнему хмурился.
— Я не совсем уверен.
— Тогда мне кажется, что милосердие Господне должно бытьсклонно простить вам сомнения.
Он выдавил кривую улыбку.
— Неплохо, Джон Донни. Но я чувствую, что правосудие можетуже быть на пороге, и что из четырех может не остаться ни одного.
— Тогда вы рассматриваете Палача как ангела мщения?
— Иногда вроде того. Я рассматриваю его как нечто,вернувшееся потребовать правосудия.
— Только для уточнения, — предположил я. — Если бы Палачимел полный доступ к необходимому оборудованию и мог бы сконструировать другойагрегат, такой же, как он сам, вы бы решили, что он виновен той же виной, что ивы?
Дэйв покачал головой.
— Не испытывайте на мне свое остроумие, Донни. Я достаточнодалек от фундаменталистов. С другой стороны, я мог бы допустить, что могуошибиться и что могут иметься и другие причины, по которым дело кончится темже.
— Такие, как…
— Я говорил вам, что дам знать, когда доберемся доопределенного предела. Вот и добрались.
— Ладно, — сказал я. — Но я — нечто вроде банковских стен,знаете ли. Люди, с которыми я работаю, обеспечивают безопасность других. Онихотят остановить Палача. Я надеялся, что вы расскажете мне немного больше —если не для себя самого, тогда ради других. Они ведь могут и не разделять вашихвоззрений, и вы не можете не согласиться, что из-за такого вашего решения делообернется еще хуже. Отчаяние, между прочим, тоже является грехом, по мнениюбольшинства теологов.