Соня любезно распахнула передо мной входную дверь, и холодный воздух, который я случайно вдохнула, обжег легкие. Мне сразу захотелось избавиться от воды в стакане как можно быстрее, пока на меня не напало какое-нибудь проклятие.

— Выливай! — командовала Лера. — Блин, Анька, да не на ступеньки же! Горку решила тут устроить?

— Давайте живее, живее! —- покрикивала на нас Сонька, собираясь уже захлопнуть дверь, но вдруг судорожно стала махать нам рукой, одновременно прикладывая палец к губам.

— Зырьте на Анисимовну! — едва слышно прошипела она.

Соседская бабка в каком-то тулупе, обмотанном поверх черной шалью, стояла у своего забора, выходящего на улицу. Вцепившись обеими руками в доски, она равномерно раскачивалась вперед-назад и речитативом завывала на непонятном языке. Самое удивительное, что снег по верху забора даже не осыпался.

В этой темной фигуре на фоне слепящего белого снега было что-то жутковатое.

— Чего это с ней?

— Рэпчик читает, — пошутила я, но никто не улыбнулся.

Мне и самой было не смешно. Сразу вспомнилась та фигура за окном веранды и чокнутая птица. И внутри опять сделалось обжигающе холодно, будто морозного воздуха глотнула.

— А вдруг это припадок? Может, ей помощь нужна, — предположила участливая Соня.

— Если и нужна, то не та, что ты ей можешь предложить. Наверняка колдует. Про нее знаете, что говорят? Прикосливая баба. То есть глазливая, — со знанием дела сообщила Лера, и мы уже не стали уточнять, откуда ей это известно.

— На каком, интересно, языке? Ни слова не понятно.

— Подойди и спроси, раз тебе любопытно!

— Тише, что вы разорались! Сюда идет, тс-с-с...

Старуха действительно перестала завывать на дорогу и боком, боком, как краб, вперевалочку, но как-то очень быстро буквально побежала к забору, разделяющему наши участки. Непонятно, как ей при этом совершенно не мешали сугробы. Она словно даже и не проваливалась в снег.

Мы дернулись назад, наступая друг на дружку, но дверь оставили чуть приоткрытой, чтобы можно было ее сразу, чуть что, захлопнуть и запереть, а пока подглядывать в щелку.

Соня, как самая высокая (и сильная), оттеснила нас, загородив собой весь обзор, и теперь шепотом комментировала:

-Подошла к забору. Точно так же вцепилась и смотрит прямо на дом. Раскачивается и шепчет.

— Чокнутая бабка. Дай мне посмотреть!

Мы с Леркой по очереди убедились, что теперь Анисимовна что-то завывает на наш дом.

Лицо у старухи было перекошенное, глаза закрыты. Беззубый рот раззявлен. Жутко! Куда делись ее зубы?! Из довольно безобидной бабушки соседка превратилась в зловещую ведьму. И это монотонное пение, больше похожее на завывание ветра в трубе.

Мы снова отпрянули, когда Анисимовна внезапно замерла и открыла глаза. Секунду она стояла молча, потом громко расхохоталась и уже совершенно нормальным шагом ушла в свой дом.

— Что скажете? - сурово бросила нам Соня, запирая дверь.

Будто мы в чем были виноваты.

— Ну... На нас же она не бросалась. Подумаешь, человеку петь захотелось.

— Ага. Неизвестно еще, что ты стала бы делать от одиночества.

— Пусть телевизор смотрит.

— Не помню у нее никакого телевизора. И потом он мог сломаться.

— Может, ее к нам пригласить?

— Еще скажи, пусть поможет нам этих самых, как их, вызывать. Нет уж, пусть у себя завывает.

— К тому же она жуткая.

Тут уж ни у кого возражений не нашлось. Соседка действительно выглядела очень пугающе, хотя, казалось бы, ничего особенно страшного не делала. Многие не умеют петь, но это никого не останавливает, в чем всегда можно убедиться в караоке.

Только вот вид воющей Анисимовны вызывал совсем другие ассоциации. С какими-то ужастиками. И знаете что, совсем это не так интересно, когда вживую, а не на экране. Вообще-то только в фильме и хочется такое видеть, а не так, через щелку двери, когда на соседском участке — живой знакомый человек в качестве действующего персонажа. Похоже, отрицательного.

В итоге мы решили гадать на сон. Самое безобидное, что посоветовала мне мама, — сказать три раза с закрытыми глазами: «На новом месте приснись жених невесте!», — и потом уже ни с кем не разговаривать и не открывать глаз до самого утра или пока не проснешься.

Валерия возилась с магнитофоном, тщетно пытаясь поймать что-то годное к прослушиванию, кроме этого опостылевшего шаманского воя. Соня по личной инициативе стала топить печь, периодически шуруя кочергой в топке.

А я взяла карты и бесцельно принялась их тасовать. Вообще-то можно было бы разложить пасьянс, но я так и не научилась у бабушки. Хотела, но каждый раз что-то отвлекало. Бабушка знала, мне кажется, миллион раскладок и, когда на нее нападало пасьянсное настроение, могла сидеть часами, раскладывая карты то в виде косынки, то в виде ромба, то пирамидой. Мама очень просила меня в такие моменты ее не трогать, потому что в доме воцарялся покой без нытья и вечных бабушкиных ободок.

Лерка бросила радио, оставив ту самую единственную волну, которая завывала варганом, и, осмотревшись, остановила свой выбор, к счастью не на мне:

– Так, София, в чем дело? Что опять за простой в работе?