Майя Леонидовна попыталась улыбнуться. Онасобиралась сказать: «Мало ли какую глупость способен в запале прокричать отец»,но тут Блюм почти неслышно договорила:

— И девочку тоже.

— Какую? — удивилась директриса.

Теодора вздрогнула.

— Марину Константинову, дочь нашегочитателя Федора Сергеевича. Думаю, они давно запланировали побег, ждали, поканечто дорогое получат… Лучше давайте прекратим разговор, более ничего не скажу,хоть режьте. Впрочем, я сейчас в таком состоянии, что несу чушь! Сама не пойму,с чего мне в голову мысль о Марине втемяшилась!

Майя Леонидовна глянула на меня.

— Вот такая история.

— И как она завершилась? — живоспросила я.

— Никак.

— То есть?

Директриса осторожно поправила вазочку сконфетами.

— Теодора Вольфовна на следующий деньпришла в библиотеку и села переписывать каталог. Более она никогда небеседовала со мной на личные темы. Мы обсуждали последние новинки, болтали окнигах, спектаклях, сплетничали о посетителях, обговаривали внутренниепроблемы. Много чего случалось. Представляете, взяли на работу очень милуюдевушку Наташу, дочь генерала, ребенка из хорошей семьи, а она покончила ссобой. Шок был для всего коллектива, Блюм тоже переживала, но о ее семье мы небеседовали, табу.

— Дети нашлись?

— Марина и Павел? Нет, — помоталаголовой Майя Леонидовна, — словно в воду канули. Понимаете…

— Что? — насторожилась я.

Директриса замялась, потом решительно махнуларукой.

— Об исчезновении Павла никто не заявлял.Очевидно, Валерий Павлович решил не предавать дело огласке, Теодора Вольфовнамолчала по приказу мужа, и милиция так и не узнала, с кем удрала Марина. ФедорСергеевич Константинов умер в больнице, Розалия впала в сумасшествие, старшуюдочь она прокляла на похоронах супруга. Совершенно отвратительная сцена вышла,я ее забыть не могу. Представляете, не успели гроб опустить в могилу, какРозалия выпрямилась, воздела руки к небу и закричала: «Господи, накажи ее!Пусть мучается всю жизнь! Если кто Марину увидит, передайте девке: мать желаетей горе, беду и болезнь!» Присутствовавшие на церемонии люди растерялись и несразу остановили вдову, а та пошла вразнос, отыскала глазами в толпе младшуюдочь и прошипела: «Тебе тоже плохо придется». Девочка зарыдала… В общем,сплошное безобразие. Народ тогда осудил Розалию: горе горем, но такие словапроизносить нельзя в любом случае. Впрочем, бог наказал Константинову — онапотом оказалась в психиатрической лечебнице, так и умерла в сумасшедшем доме.

— А что случилось с младшей девочкой?

Майя Леонидовна потерла виски.

— Точно не скажу. Вроде ее взяли к себедальние родственники. Да! Вспомнила! Ее забрала к себе тетка. Квартиру закрыли,а потом дом снесли, жильцов расселили. Надо же, никак не могу вспомнить имяребенка.

— Вы назвали ее в начале нашего разговораКатей, — напомнила я.

— Может, и так. Да, вродеЕкатерина, — с некоторой долей сомнения подтвердила директриса. —Повезло ей, не попала в приют, нашлись добрые люди, пригрели сироту.

— Насколько понимаю, сирота была схорошим приданым.

— Что вы! У нее не было ничего.

— А коллекция отца?

Майя Леонидовна снова схватилась за виски.

— Из-за дурацкого собрания Розалия ипопала в психушку. Ей же было нужно как-то жить после кончины мужа, а денег небыло. Вот она и решила кой-чего продать, позвала коллекционеров… Эх… никакихраритетов там не оказалось, сплошные подделки, ничего ценного. — МайяЛеонидовна глянула в окно, затем с горечью произнесла:

— И что только люди сами с собой творят!Вот зачем, спрашивается, Федор в собирательство ударился? Ведь, как потомвыяснилось, ничего не понимал в старине, помойку домой нес, покупал ерунду загромадные деньги. Ясное дело, Розалия умом тронулась, когда до нее дошло:муженек идиотом был, зря ее мучил. Я ее накануне отправки в лечебницувстретила. До сих пор мороз по коже ползет, как вспомню. На дворе стояла зима,картинно красивая, снег летел крупными хлопьями, ни малейшего ветерка,полнейшая тишина, белое Рождество, редкая для Москвы погода…

На улице было так замечательно, что Майевздумалось побродить на свежем воздухе. Взяв своего пуделя, директриса вышла наулицу и стала наслаждаться удивительным зрелищем сказочной зимы. Пуделекносился по сугробам, потом он вдруг затявкал и бросился через дорогу. МайяЛеонидовна побежала следом, увидела, что собачка облаивает женщину, и схватиласкандалиста за ошейник.

— Простите, пожалуйста, —запыхавшись, принялась извиняться она, — Микки не кусается, он простовздорный.

— Я не боюсь, — ответила незнакомкаи подняла голову. Майя моментально узнала Розалию, а та продолжила разговор:

— Ваш кобелек хотел напугать мою кошку.

— Вы гуляете с киской? — слегкаудивилась Майя.

— Да, — улыбнулась вдова, —вот…

Директриса вздрогнула: женщина с блуждающей налице улыбкой протягивала собеседнице… фигурку из красной глины, кошку,сделанную не слишком умелым гончаром, скорей всего любителем.

— Это Клеопатра. Правда, красивая? —по-детски спросила Розалия.

У Майи сжалось сердце, меньше всего нелепойподелке подходило имя великой царицы.

— Правда, красивая? — повторилавдова.

— Необыкновенная, — покривила душойМайя.

— Она очень дорогая!

— Сразу видно.

— Стоит миллионы.

— Конечно. Но, может, не надо выноситьценную вещь во двор, да еще ночью? Идите домой, — попыталась уговоритьбольную женщину директриса.

— Клеопатра обожает вечером дышатьвоздухом.

— Лучше положите ее спать, она устала.

— Вы полагаете? — склонила головунабок Розалия.

— Конечно, смотрите, у киски глазазакрыты.

— Ладно, — спокойно согласиласьвдова, — пойду назад. Ах, как красиво!

— Замечательно, — на этот разабсолютно искренно подтвердила Майя.

— Снег белый-белый!

— Словно сказка, — улыбнуласьдиректриса.