Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
– …Слушайте, я вам русским литературным языком объясняю: отстаньте от меня! – рявкнул Альберт в трубку мобильника. – Откуда у вас вообще мой телефон? Откуда, я вас спрашиваю? Нет, нам не нужна помощь. Да, мы справляемся. И впредь планируем справляться.
Он отстранил телефон от уха, включил громкую связь.
– Полюбуйтесь… – шёпотом обратился он к детям, неприязненно кивнув на трубку. – Третий день осаждают.
– …Альберт Аркадьевич, уважаемый, вы только не волнуйтесь. У нас самые добрые намерения, – послышался из трубки мягкий уговаривающий голос. По всему было видно, что уговаривать обладатель голоса умеет и любит.
Альберт не отвечал, предоставляя собеседнику возможность выговориться, а детям уяснить смысл проблемы.
– Мы просто хотим поддержать ваш театр, – говорил голос. – Готовы делать это совершенно бескорыстно и в максимально удобной для вас форме. Нами движет исключительно любовь к искусству. У вас старое, заслуженное и глубоко уважаемое в театральной среде заведение. Помогать вам было бы огромной честью для нас.
– Как вы себе это представляете? Вашу помощь, – подал голос Альберт, перекатываясь с пятки на носок.
– Как вам будет угодно. Лично я с удовольствием сыграл бы в спектакле. Любую роль. Пусть даже в массовке.
– У нас нет массовых сцен и, соответственно, массовки тоже нет, – взмахнул рукавами Альберт. – Если вы бывали на нашем спектакле, то должны это знать.
– Тогда, может, стоит поставить новый спектакль, где найдётся место всем желающим?
– Нет, не стоит.
Альберт начал основательно закипать.
– Ну, хорошо, хорошо. Мы могли бы помогать вам в монтаже или изготовлении декораций. Это ведь тоже стоит денег.
– Спасибо, но и здесь нам не требуется помощь.
– А работы по зданию? Помещение у вас большое, старое. Наверняка ветшает…
– Спасибо, нет.
– Тогда, может…
– Не может! – взревел Альберт. – Не может! Хотите помочь, помогите тем, кто реально в этом нуждается. Детскому дому, дому престарелых… Кому хотите. Хоть собачьему приюту.
– Ну… – без энтузиазма протянул мужчина.
– Или просто окажите нам финансовую помощь. Без расписок и обязательств. Как жест доброй воли.
– Нет. Нас это не устраивает, мы хотели бы непосредственно участвовать в жизни театра. Так сказать, лично приложить руку. И в первую очередь хотелось бы поучаствовать в спектакле, попасть на сцену…
– Нет. Я против того, чтобы посторонние люди прикладывали руки к моему театру. Спасибо и прощайте.
– До свидания, Альберт Аркадьевич, – разочарованно произнёс мужчина.
Он собирался, судя по интонации, добавить что-то ещё, однако Альберт нажал «отбой».
– Кто это? – спросила Ветка.
– Сам не пойму. Доброжелатели какие-то свалились на нашу голову. Навязчивы донельзя.
Через пару часов в дверь театра постучали. Спектакля в этот день не было, поэтому двери целый день оставались закрытыми. На памяти Мыша то был первый после появления Ветки случай, когда кто-то объявил таким способом о своём появлении.
– Вы кого-нибудь ждёте? – спросил режиссёр у детей.
– Мы? Нет, конечно.
– Ладно. Пойду посмотрю.
Альберт отправился к входу, а Мыш метнулся к подоконнику. Прижался к стеклу и заглянул вниз. Мгновение спустя рядом с ним образовалась Ветка. Поначалу ничего видно не было, визитёр стоял слишком близко к двери, но вот он сделал шаг, и дети увидели шляпу с серебряным пояском, чёрное пальто и остроносые концы сапог.
– Мыш, убей меня, но это тот мужик из сквера, которому ты под колено зарядил, – сказала Ветка.
– Да откуда ему здесь взяться?
– Знаешь, после того как ты рассказал, кто к нам ночью приходил, я уже ничему не удивлюсь.
Посетитель, приветствуя появившегося Альберта, снял шляпу.
– Точно, он. Мужик с эспаньолкой.
Снизу донеслись приглушённые стеклопакетом окна возгласы Альберта.
– Нет… Я уже сказал… Всё… Разговор окончен.
Что говорил мужчина, они не слышали, но и без этого было ясно, что он повторяет свои предложения об участии в спектакле и жизни театра.
– Один миллион за право участвовать в вашем спектакле! – возвысил вдруг голос незнакомец.
– Смотри-ка, он Альберта покупает, – с тревожным удивлением сказала Ветка.
Режиссёр вдруг успокоился и заговорил тише. Указал на окно кассы, поднял руки, словно бы отталкивая открытыми ладонями незнакомца, и закрыл за собой дверь.
Незнакомец поднял голову и оглядел фасад театра. Дети едва успели спрятаться.
Вечером на спектакле был аншлаг. В другое время Альберта и детей этот факт мог бы только обрадовать, но на сей раз среди публики было многовато людей, выделявшихся на фоне остальных зрителей. Одеты были они кое-как, совсем не для театра, вели себя шумно, по мобильникам разговаривали громко и не стесняясь, на замечания окружающих реагировали молчанием или смешками.
С началом спектакля их поведение не изменилось, разве что в наступившей тишине теперь каждая их реплика или трель телефонного звонка смотрелись особенно резко и оскорбительно.
На Альберта каждый шум в зале действовал, как укол иглой, но он до поры не подавал вида.
– Господа! – наконец не выдержав, обратился к залу режиссёр, сдерживая закипающий гнев. – Я бы попросил вас вести себя тише. Давайте уважать друг друга. Хорошо?
Ответом ему было молчание.
– Я очень надеюсь, что мы договорились.
Действо пошло своим чередом, однако атмосфера в зале не особенно изменилась. Всё те же посторонние звуки, кашель, шарканье ног и шумные вздохи.
– Может, вообще остановить спектакль? – тихо спросил у режиссёра Мыш.
– Не обращай внимания, сейчас Гном появится и всё решит. Он мастер на такие штуки.
– Какие?
– Увидишь.
И действительно, едва заслышав шум в зале, Гном удивлённо поднял брови и повёл пространный монолог, которого не было в пьесе.