– Ты прочитала? – шепчу я, чувствуя жжение в глазах.

Она качает головой.

– Я наблюдала за твоим лицом.

Черт, откуда я знаю, что она думает…

– Прочти. – Хочу, чтобы она знала. Посреди урагана моей жизни, среди всех, кого я знаю, Жизель стала постоянной величиной, успокоительным дуновением.

Она встает, быстро пробегает глазами письмо и аккуратно его складывает.

– Мне очень жаль, что он тебя подвел. Как я понимаю, он достиг дна и чувствует вину за свои долги. Догадываюсь, с каким трудом ему далось это письмо. – Она тщательно подбирает слова. – Хотела бы я обладать опытом и черпать из него, чтобы помочь, но чего нет, того нет. – Пауза. – Есть специальные группы для семей людей с зависимостями. Ты звезда, поэтому об этом не может быть речи, но разговор по душам тоже приносит пользу.

Я с тяжелым сердцем ерошу себе волосы.

– Мне помогает уже то, что ты здесь, со мной. Когда у меня беда, рядом обычно никого не было. Я старался дать ему все. – Я встаю, подхожу к раковине, смотрю в окно. Целую минуту я держусь за край стола, потом беру чистый стакан, наливаю воды из холодильника и залпом пью. – Я не знаю, как быть.

– Это нормально, – бормочет она, подходя ко мне. – Наверное, ему нужно время, чтобы решить, кто он и куда идет.

Я тяжело дышу.

– Хорошо бы его найти, проверить, как он. – Мне страшно. Что, если он попадет в переплет и о нем некому будет позаботиться? Я почти всю жизнь был взрослым при отце. Время идет, но ничего не меняется. Я не могу заставить его измениться; его зависимости не исчезнут по щелчку пальцев, а мне бы так этого хотелось!

– Это тебе по силам. Хочешь, я поеду с тобой, буду тебя поддерживать? Мы можем облететь всю страну. Рано или поздно мы его найдем.

Я встречаюсь с ней взглядом.

– Ты бы это сделала?

– Конечно. – Она задумывается. – А еще я хочу тебе внушить, что ты не отвечаешь за его поступки. Ты не можешь заставить его измениться. Это его ответственность. Это его решения, из-за них ты не становишься хуже, менее добрым, менее красивым. Ты очень хороший человек, Девон, от тебя исходит свет, когда я на тебя смотрю, я вижу свечение у тебя внутри. Когда тебе так плохо, я чувствую несправедливость и очень стараюсь быть беспристрастной, стараюсь его понять, но… я ужасна зла, я негодую за тебя. Он обижал тебя всю твою жизнь, пускай не нарочно, но обижал… – Она быстро моргает, делает глубокий вдох, у нее дрожит нижняя губа. – Ты растил своего отца, а это несправедливо, невозможно смириться с тем, как люди, которым полагалось о тебе заботиться, отворачивались от тебя. А ведь ты… Боже, ты посмотри на себя, ты же самый… поразительный мужчина, какого я только встречала. – Последние слова она произносит с хрипом.

У меня ноет сердце, меня охватывают такие сильные чувства, что я задыхаюсь. Я ловлю ее взгляд и вижу в ее глазах слезы. Я изнываю по ней, это чувство просится наружу, чтобы предъявить на нее права, я хочу слушать биение ее сердца, держа ладонь на ее груди, хочу сжимать Жизель в объятиях так долго, как она позволит.

– Ты действительно так ко мне относишься?

– О, Девон. Ты лучший человек во всех моих вселенных. – Она охватывает меня руками, эти объятия так крепки, что я не могу устоять.

Меня будит будильник телефона. Глаза отказываются открываться, я слепо тянусь к телефону. Уже одиннадцать часов. Бьющее в окна солнце заставляет меня щуриться, напоминая, что в час дня я должна быть дома у мамы, на своем дне рождения.

Мы с Девоном вернулись в пентхаус часа в три ночи и долго болтали на диване под не умолкавший в углу телевизор. Думаю, Девон включил его, потому что не хотел смотреть мне в глаза, рассказывая о своем детстве. У меня кружится голова, когда я представляю Девона, разыскивающего свою мать, которая решила жить другой жизнью. Что происходит с ребенком, чья мать пропадает навсегда? Он сбежал от отца, получив футбольную стипендию, но, добившись успеха, вернулся к отцу и переселил его в Джексонвилл, а потом в Нэшвилл.

Все семьи неидеальны. Моя – это «американские горки», зато мы, сидя в несущейся тележке, крепко держимся друг за друга.

А у Девона…

Его тихий хриплый голос разрывал меня на части, но мне хотелось быть сильной, той, кому он выговорится. Он замыкается, когда чувствует, что подошел слишком близко, запирается в стенах своего замка и нацеливает на неприятеля свои пушки. Из-за отца, из-за того единственного раза, когда он пожертвовал своим сердцем, Девон теперь боится открываться, и я его понимаю. Любовь зла, когда любимые уходят, не важно, по какой причине. Даже сейчас у меня щемит сердце, ведь это еще и годовщина смерти моего отца.

Когда Девон говорил, я чувствовала себя беспомощной, не знала, что предложить, кроме статуса лучшего друга и умения слушать. Гарретт – его отец. Другого отца у него не будет. Другое дело сам Девон: за самоуверенной улыбкой и крутым обликом скрывается умение сопереживать и глубокая преданность.

В четыре часа ночи мы все еще бодрствовали: сидели на полу и играли в видеоигры. Утомившись от разговоров о его отце, мы всерьез погрузились в игру «Madden NFL». В конце концов я, наверное, уснула, уронив голову ему на плечо.

Сейчас он располагается позади меня, подпирает грудью мою спину и обнимает меня за талию. Мы лежим на диване. На моей ноге лежит его тяжелая нога, он тихо и глубоко дышит, прячет лицо в моих волосах.

У меня на мгновение появляется мысль отменить обед по случаю моего дня рождения, но я обещала прийти, а мать обещала шампанское.

Я пытаюсь встать с дивана, не разбудив его, но его рука напрягается, Девон невнятно бормочет. Его пальцы забираются мне под фуфайку, под майку. Он завладевает моей грудью и, удерживая меня ногой, теребит мне сосок. У кончика соска не меньше миллиона нервных окончаний, и каждое шлет горячий заряд вниз живота. От его ласки я пьянею. Он стонет, дышит мне в волосы, щекочет щетиной мой затылок.

Его рука оказывается у меня в шортах, у меня под трусиками.

Он спит. И я позволяю этому происходить.

– Детка… – бормочет он, лениво водя пальцем по моему клитору. – Как хорошо… до чего же хорошо.

Я стараюсь не дышать, отдавшись сладостным ощущениям. При этом я содрогаюсь от пальцев ног до волос, прикосновение его пальцев и щетины вызывает у меня бурный прилив сладостного желания.

Девон вздрагивает у меня за спиной, ритм его дыхания меняется. Он пытается проснуться. Я крепко закрываю глаза. Нет, я не бодрствую. Я сплю без задних ног.

Он убирает руку, шевелится, приподнимается надо мной; наверное, он заглядывает мне в лицо, изучает меня. Я представляю его сейчас: точеные скулы, прямой нос, чувственные губы. Скорее всего, он в недоумении и в нерешительности: и хочет, и не хочет меня. Сейчас он взъерошит себе волосы…