Мой отец не умеет владеть лицом. Актер из него никудышный и лгун тоже. Его искреннее замешательство сбивает меня с толку.

– Я не знаю, что это такое.

– Офшорная компания, зарегистрированная Найджелом.

– И ты думаешь, я имею к этому какое-то отношение?

– Предполагаю.

Дальше давить на него бессмысленно. Если он отрицает, значит отрицает.

– А когда ты в последний раз видел дядю Олдрича?

– Уже не помню. Пожалуй, на торжестве в «Мерионе», куда пригласили всю нашу семью. Это было месяцев за шесть или даже за восемь до его смерти. Наверное, тогда. Но мы не разговаривали.

– А как же ваша встреча за сутки до убийства?

Отец, начавший замах клюшкой, замирает. Таким я его еще не видел. Если он начал замахиваться, остановить его мог только выстрел.

– Что ты сказал?

– Патриша говорила, что за сутки до убийства ты к ним приходил.

– Так и говорила?

– Да.

– Я же тебе только что сказал, когда и где я в последний раз видел Олдрича.

– Помню.

– По-моему, это какая-то головоломка.

– Я тоже так считаю.

Отец направляется к дому:

– Удачи в разгадке.

Глава 22

Сэр Артур Конан Дойл устами своего легендарного героя Шерлока Холмса сказал: «Когда вы исключаете невозможное, оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть правдой»[23].

Я думаю об этом высказывании, хотя оно не совсем применимо к моей ситуации. Если взять за основу то, что мне известно, и предположить, что отец сказал правду и он действительно не является создателем офшорной компании, ответ о создателе ООО «Армитидж» становится вполне очевидным.

Это мои дед и бабушка.

Сексизм правил всегда, но каждый раз, когда вы сталкиваетесь с семьей вроде нашей, с семьей, которая поколениями крепко держится за власть и престиж, старое, замшелое, назидательно-банальное высказывание «За каждым успешным мужчиной стоит женщина» оказывается вполне применимым. Когда умер дед, семейную эстафету принял не мой отец, ну, разве что церемониально.

Бразды правления перешли в руки бабушки.

Жаль, что я не могу поговорить с ней. Она бы подсказала, как действовать. Бабушка и сейчас жива, но ей уже девяносто восемь, и она целиком погружена в себя. Но я и сам знаю, где находится ответ. В винном погребе.

Я начинаю спускаться туда и слышу вопрос Найджела:

– Куда ты направляешься?

– Ты знаешь куда.

– По-моему, Вин, тебе лучше оставить прошлое в покое.

– Да, я постоянно слышу это.

– Но не внемлешь.

Я пожимаю плечами и цитирую Майрона:

– «Любите меня со всеми моими недостатками».

Винный погреб Локвуд-мэнора целиком скопирован с одного из погребов винодельческой фирмы «Шато Смит О Лафит». Каменные стены, сводчатый потолок. На дубовых полках выстроились бутылки и деревянные бочки. В погребе поддерживается постоянная температура – 56 градусов по Фаренгейту – и относительная влажность 60 процентов.

Я прохожу мимо винной коллекции. Здесь есть бутылки стоимостью несколько тысяч долларов. В дальнем правом углу, на верхней полке нахожу «магнум» – здоровенную бутылку «Крюг Кло д’Амбоне» – и тяну на себя. Открывается дверь, и я вхожу в задний погреб. Да, если хотите, это потайная комната. Только не приплетайте сюда таинственность в духе романов «плаща и кинжала». Все куда прозаичнее. Бабушке просто требовалось удобное рабочее помещение, удаленное от любопытных глаз и в то же время находящееся поблизости от коллекции.

Вдоль всех четырех стен стоят шестифутовые шкафы с документами.

Необходимость перелопатить пропасть бумаг меня не пугает. Фактически я здесь как дома. Опять вспоминаю Майрона. Успех нашего тандема заключается в том, что он ориентирован на общую картину, тогда как я больше склонен копаться в подробностях. Он мечтатель. Я реалист. У него потрясающая способность видеть конечную цель. Я больше настроен на рутинную работу, которой и занимаюсь, не срезая углы. Моя деятельность в значительной степени состоит из пристального наблюдения за мелкими особенностями различных корпораций. Я изучаю каждую грань их бизнеса, чтобы понять «за» и «против», узнать входы и выходы, и только тогда даю рекомендации о продаже или покупке их акций.

Что бы ни говорили вершители судеб мира, в таких делах нельзя полагаться на интуицию.

Всесторонняя оценка – вот моя сильная сторона.

Большинство членов моей семьи, особенно моя дорогая бабушка, имеют такую же склонность. Она скрупулезно собирала все документы по нашей семье. Здесь, в ее любимом святилище, хранится каждое свидетельство о рождении, старые паспорта, генеалогические древа, органайзеры, календари, выписки из банковских счетов, дневники, финансовые отчеты и так далее… вплоть до 1958 года. Посреди комнаты стоит квадратный стол с придвинутыми четырьмя стульями. На столе лежат блокноты линованной бумаги и заточенные карандаши фирмы «Тикондерога». Я начинаю рыться в документах, попутно делая торопливые заметки. Очень многое написано бабушкиным почерком. Я отнюдь не сентиментален. Я не развешиваю по стенам семейные фотографии. Вы редко услышите от меня ностальгические фразы. Но в старых почерках есть своя красота, особенно в бабушкином. Чистота, последовательность, изящество, утраченное искусство писать от руки и индивидуализм. Все это невольно заставляет меня ощутить ее присутствие.

Я погружаюсь в прошлое моей семьи и застреваю в нем. Разуму хочется поскорее перейти к выводам, но я сопротивляюсь искушению. Опять-таки это свойственно Майрону с его спонтанностью, неорганизованностью, хаотичностью и блистательными находками. Он может удерживать в мозгу десятки идей. Я – нет. Я сбавляю скорость. Мне требуется найти подтверждающую документацию. Мне нужно увидеть ее на бумаге, написанную черным по белому, прежде чем разрозненные факты обретут смысл. Мне необходимы расписание и карта.

Проходит несколько часов, и куски головоломки начинают складываться.

За спиной слышатся шаги. Я поднимаю голову и вижу входящую Патришу.

– Найджел сказал, что ты удалился в погреб.

– И поныне здесь сижу.

– Не пора ли отдохнуть?

– Нет.

– Значит, ты поправился?

– Да, как видишь. Можем переходить к делу?

– Блин! Я просто стараюсь быть вежливой.

– Чего, как ты знаешь, я терпеть не могу, – отвечаю я и задаю сестре свой вопрос: – Ты знаешь, сколько на самом деле лет твой матери?

Патриша корчит гримасу:

– Опять?

– Когда твои родители вернулись из Бразилии, Олдрич сказал, что Алине двадцать лет. Семья не поверила. Отец Найджела связался с детективной фирмой в Форталезе. По их оценкам, ей было от четырнадцати до пятнадцати.

Патриша стоит и молчит.

– Ты это знала? – спрашиваю я.

– Да.

Удивлен ли я ее ответом? Сам не знаю.

– Вин, это были семидесятые годы прошлого века.

Та же защитная стратегия, что и у моего отца. Интересно слышать это от его племянницы.

– Я вовсе не хочу осуждать твоего отца. Мне наплевать