с надписями, чтобы их внес внутрь управитель Арим, (препятствуя) одному двигаться и околдовывая других (…) Теперь, когда допросили его, нашли его виновным во всех преступлениях и во всем зле, замысленном в его сердце. Воистину, сделал он им все это, вместе с другими тяжкими преступниками; отвратительны они миллионам богов и миллионам богинь. Были им вынесены великие наказания смертью, о которых боги сказали: «Исполните их над ними!»

Описывая казнь главных злоумышленников, писец употребляет довольно странные выражения: «они оставили его на месте; он умертвил себя сам». Это могло означать, что по приказу суда преступники покончили с жизнью самостоятельно. Однако Г. Масперо после тщательного исследования мумии, найденной в Дейр эль-Бахри и известной как «Безымянный принц», высказал более драматичную догадку. Останки принадлежали мужчине тридцати лет, хорошо сложенному и без всяких пороков, который был погребен без обязательного бальзамирования. Более того, тело было завернуто в ритуально нечистую для египтян сырую шкуру барана. Все внутренние органы остались на месте. «Никогда еще лицо не отражало такой мучительной и страшной агонии. Искаженные черты несчастного говорят о том, что почти наверняка его похоронили живьем».

И вот здесь – возникает тема спасения через смерть (кстати – возникает и сама персонифицированная девочка-смерть); здесь – отчасти становится ясно, почему между ложью и бесчестьем (с одной стороны), и смертью (с другой стороны) – следует стать на сторону смерти.

Здесь (хотя – где благородство в крушении Российской империи или Советского Союза?) – возможен отсвет понимания, как спасти Русский мир (который, если он настоящий – в спасении не нуждается); итак – опять смешались понимания (персонифицированных) времён: мы вновь в таинственном офисе Яны.

И вот здесь – «статичный» человек Стас в офис Яны вошёл. Увидел Яну и увидел мертвого Илью. Стас был мудр. Стас сказал, констатируя:

– Вижу, твой мир не так уж плох.

Она (оче-видно) – тотчас с ним согласилась, причём – без обычной усмешки:

– Да, он именно так и выглядит.

Он поднял левую руку и коснулся виска; но – не нашел там никакой ледяной иглы. Тогда он (как бы вместо неё) – усмехнулся (тогда – окончилось для него время притч). Он сказал:

– Так чего же ты хочешь?

Она ответила очень просто:

– Его.

Он – даже не дрогнул. Он – промолчал, прекрасно понимая, что уже и этим изменил ей (да – так же, как и она все свои неисчислимые века изменялась и изменяла)! Конечно же– она на него даже не взглянула; да и смотрела ли когда вообще? Но! Сейчас и он – не смотрел на нее.

– Отдай ему свою жизнь. Пусть живет вместо тебя.

Он (не удивившись) – ответил:

– Ты (на-верное) – ждешь, что от твоих слов я сейчас же стану вопить и метаться от отчаяния и боли? Но! Я вовсе не знаю его; а теперь – и не хочу узнавать. И я – не его мать, что рожает в муках.

– Да, ты не его мать, – сказала она.

Сказала; но – вслух (имея в виду совсем не то, что имел он). Сказала – молча говоря совсем о другом о мировой катастрофе; причём – не только крушения Царства Божьего СССР.

И в самом деле (примерно от двадцати до тридцати лет назад) – если не брать на ум эпоху, когда на самом-то деле всё и началось – Ренессанса, неизвестная эпидемия распада внутреннего содержания обрушилась на планету-мать (не на плоский птолемеев глобус человеческих восприятий, но – на саму суть Геи, царицы богов) и принялась разрушать именно что – всё.

Начиная от корпускулярных связей, продолжаясь связями человеческими и неведомо где заканчиваясь; точнее – ведомо (видящим): человек отказался от логосов, предаваясь Хаосу.

Теперь – не стало родства (материи и Духа), остались одиночества («мёртвых» корпускул).

Он – не понял. Он не мог бы понять; но – даже не хотел. Тогда она пояснила. Так, как только она могла пояснять:

Художник, воспитай еретика’! Трансгендера и Павлика Морозова. Твоя свобода бросить свысока На гроб народа собственные грёзы, Конечно, никуда не приведёт. Конечно, будет всё наоборот. Я столько лет искал проводника. Но часто находил еретика’, Которого пугливо отвергал. Я ростом мал, чтобы оплечь титанов Легко взойти. И лишь родная речь Готовит Воскрешение Среды. Немыслимые, в общем-то труды Домостроительства и воспитания. Откроется невидимое здание И Царства Божьего СССР, И исцеления собственных потерь.

Он – выслушал; стихи (на него) – не произвели «ничего»; разве что – заподозрил, что автором являлся тот – кто теперь труп на столе (причём – в комнате, напоминавшей каморку, в которой умирал Пётр Великий); итак – для него всё ещё раз вечно вернулось!

Он – ещё раз оказался (пространственно) совсем рядом с не; но – не близко от неё, а словно «в прошлом продолженном времени»: как бы оказывался забыт ею в скупом мгновении (бесконечно-решающем-бесконечно-решающем; но – никогда и ничего не завершающем).

Он отвлекся от теней, что копились в углах.

Он сказал очень тихо, но – её голосом и её словами:

– Я жив (или – почти жив); но – мне не хорошо, – ибо он возомнил, что принял (необратимое) решение.

А потому (в бесконечно решающем и ничего не завершающем мгновении) ему опять ему показалось, что более он не медлил. А потому – он (опять и опять) вышел из дома. Он сделал жест, и такси, скользившее мимо него, споткнулось.