без души: стань бездушен и автономен, обернись рационален! Уходи и никогда не приходи обратно.

Было тихо. И ничего больше не было. Мир – закончился для него, да и был ли когда у него целый мир?

Но! Он – не хотел «своей» мировой катастрофы. Он – попробовал заговорить с ней ещё:

– Неподалеку толпятся спецслужбы. Много мертвых (почти что разбрызганных в кляксы) тел на асфальте. В эфире суета телефонов. Не твои ли дела?

– Нет, – просто солгала она (не скрывая своей лжи); тогда он (обладающий волшебной волей к власти циник и шантажист) – жалко завопил от отчаяния:

– Но тебе нужна моя помощь! Тебе нужна моя жизнь! – он мелко закивал на Илью. – Без моей жизни твой мир может умереть! Я согласен, согласен… На что угодно!

Она ответила:

– Ты опоздал – опоздал за самим собой:: мне нужна смерть «такого» тебя: посмотри на настоящую жизнь! – и она перестала своим сердцем держать жизнь Ильи.

Тогда (как-то очень вдруг и сразу) – Илья перестал (хоть ещё мгновение «прежде» – для не имущих волшебства – дыхание не ощущалось) дышать своей душой; но – это стало совершенно очевидно.

Ибо – какие-то сияние мира (всего мира) поблекло: мир опять предстояло протирать (от пыли и плоти) слезами.

– Вот такая она, смерть, – сказала Яна и безразлично (и в никуда улыбаясь); но – Стас тотчас стал видеть: над Ильею лукаво склонилась изящная девушка в белом! Потом Яна сказала еще:

– Человечек или божик, запомни его и её (Первочеловека и его смерть)! Это последнее, что я тебе показала. А теперь уходи; теперь ты получил всё, что мною было обещано.

Она перестала смотреть на него. Потом перестала помнить о нем. Перестала помнить о том, что солгала ему: не показала, почему Орфей оглянулся.

Он повернулся и вышел вон. Он шёл мимо компьютеров, мимо стен (на которых – гениальная живопись смертныхлюдей – прежде его восхищавшая); он еле-еле перебирал ногами и рухнул вниз по лестнице (прямо в набирающее силу утро).

Далее – он пошёл своей дорогой.

Он – не обернулся. Это было – бес-полезно (а ведь божик и есть бес: ему должно бес-полезно стремиться к собственной пользе); причём – стремиться так, чтобы это было бы вдвойне и втройне бесполезно – и всегда бесполезно.

Если бы он – обернулся, то – обязан был бы увидеть (не мог бы не увидеть – Яна его многому научила), как прозрачноглазая смерть оставляет одр Ильи и устремляется за ним; но – за-чем?

Но! Нет такого вопроса – зато есть ответ: а за-тем, чтобы он (статичный человек) привел её к следующей реинкарнации смысла: Стасу оче-видно (ясно, грубо, зримо) предстояло встретить «свою» смерть – и какой будет это сви-дание?

Сно-видением. Настоящею маленькой смертью. Ведь – здесь нет никакой загадки. Оче-видно, что (и почему) Орфей оглянулся и не увёл за собой Эвридику: Εΰρυδίχη – своеобразный (составной) Пентавер в теле прекрасной женщины; а вот ведо’м ли этот гомункул-суккуб ведомый энергией ци душегуба Цыбина – не суть важно; первостепенен (почти первороден) – немного вульгарный перевод: эври и дике: нахождение должного, нано-обожение.

Таким (составным) образом – не мог Орфей не искать должного (ведя её тень из аида и постоянно оглядываясь: ведь находил лишь конструирование своего понимания Δίκη); так зачем я занимаюсь ликбезом? А затем: вопрос этот должен быть разъяснён.

Но ведь и миру должно быть завершённым (а поди ж ты)! А воскрес ли (благодаря некоему таинству «первородной смерти») ещё и Русский мир – ещё никому на лоне матери-Геи неведомо; но – сам сторонний наблюдатель, «составной» Пентавер, полагал смыслом любой теодицеи победу над смертью не одного человека, а сообщества людей (например, царства Божьего СССР).

Итак – «составной» Петавер остался на месте, а Яна с Ильей на руках унеслась и скрылась с глаз его; что с Яной и Ильёй произойдет дальше, сейчас уже и известно (нам), и сейчас уже не столь насущно (для Пентавера); сейчас Пентавер (отчего-то) – вдруг припомнил не столь давний вояж Цыбина из Санкт-Ленинграда в Бологое, который подвёл черту под его карьерой серийного питерского душегуба.

Собирался «тогдашний» Цыбин (как и ныне – «составной» Пентавер) – в Москву; причём – должен (δίχη) был бы проделать этот вояж на электропоездах, пересаживаясь с маршрута на маршрут: Малая Вишера, Окуловка, Бологое (звучит как клавесин, согласитесь).

Он не только следовал традиции советского анерграунда, но ещё и укрепился от возможных поисков правоохранителей.

Повторю – Цыбин был серийный (надуманный) душегуб. Который именно после «своего» убийства (очередного) Рамзеса III (чьё житейское имя в среде петербургских художников звучало как Коротеев – это душегубство отчасти я уже описал – в не-убиении поэта Крякишева; что вверху, то и внизу, подобное – подобным), и сподобился на экзотический ретро-вояж на электропоездах.

Причём – взял с собой некую попутчицу, согласитесь: что мужчина без женщины? Особенно ежели он – разночинец и душегуб по уму: нельзя ему быть без именно такой, надуманной женщины.

Причём – даже символической имя поэтессы Наташенька (Наталья, почти что Натали-свет-Николаевна; ина’че: тусовщица Наташка, полуженщина-полумультяшка); зачем, казалось бы (и в прошлом, и в настоящем, и в будущем – ведь не очень понятно, когда событие происходит: времена давно смешались) человеку – такая женщина?

Особенно – мёртвому нано-богу, убившему царя и отца; особенно – видевшему общение Первомужчины и Первоженщины.

И ожидается грехопаденье града, Неспешный шаг меж капель и распада. Не ожидается, но происходит Простое изменение природы. Кто только изменение природы, Легко пройдет меж лезвий дождевых И станет бесполезен умиранью, И станет бесполезен возрожденью… Грань преступивши, божии созданья. Ты скажешь, что бесплотной тенью Они, мои влюбленные в любовь? Когда ты совершаешь обладанье