Велесова борода дрожала, трещала, исполняя диковинную песню. И озеро шевелилось, приближаясь к полю, вытягивалась в тонкую полоску дороги, пока та не уткнулась аккурат в ржаную косицу. А из косицы, разбрасывая жаркие искры, выглянул седобородый старец. Дедушкоv был махонький, с ладонь разве, да, стоило ему показаться, начал расти. Только что был ростом с крепкого мужика, а тут, погляди-ка, почти великан в три сажени!

Я прижалась к Серому, боясь шелохнуться, спугнуть волшебство, а и себя выдать опасалась, озлить полевого духа.

— Вот же… — чуть не выругался мальчишка, но я поспешно закрыла ему рот ладонью. Не хватало ещё бранным словом прогнать Полевикаvi. Ну как и урожай с собой заберёт?

Хоть и сидели мы на окраине поля, у самой дороги, старика рассмотреть могли. Да как иначе? Тот уже сравнялся ростом с небольшое деревце. Я даже могла видеть рожки на голове и аккуратный хвостик, кокетливо выглядывающий из-под длинной, до пят, рубахи. В том месте, где хвостик касался стерни, падали искры-маленькие солнышки. Полевик поднёс пальцы ко рту и задорно свистнул — в ушах загудело! И снова ветер покатился по полю, разнося тихий звонкий смех. А смех становился громче, разноголосее. Огоньки покатились по полю, разрастаясь, становясь ярче, оживая. И вот уже дюжина, не меньше, тонких, прозрачных, девушек плясали по полю, не боясь исколоть ноги. Волосы лучами переливались, призывая солнце полюбоваться на танец полудницvii. Взмахнёт одна белым рукавом, поманит подружек и запляшут весёлым хороводом, приветствуя утро.

Довольный полевик вразвалочку ходил между девицами, зорко следил, все ли на месте, нет ли какой лишней плясуньи, польстившейся перетанцевать полудниц и выманить богатое приданное. Да и кого сейчас в поле встретишь? Урожай убран и до следующего года можно отдыхать, спать, как медведь в берлоге. Разве пару раз за зиму выглянуть, запорошить снегом овраги да ямы, чтобы невдалый путник провалился, и то шутки ради. А весёлым полуночницам-полудницам нечего делать на земле в холода. Пора им на покой, греться в скупых лучах Хоорса, пока не сменит его на небе молодой сильный Ярилоviii, не выпустит из-под замка баловниц. И снова будут носиться по полю весёлые девы, подкрадываться и бить сзади рукоятью серпа задержавшихся в жару у межи работников, станут играть с детьми, заводить на край поля — ищи, молодая мать, пугайся! И ловить путников, пытать загадками вместе с сестрицами-полуночницами. Понравится молодец — отпустят, а могут и защекотать насмерть, а то и к себе в услужение утащить — развлекай.

Белая борода цепляла клочья тумана, тянущиеся за дедушкой тропкой, плела хитрый узор. А полевик знай любовался на внучек, посмеивался в усы. Пусть им, чего бы не поплясать в последние тёплые деньки?

Солнце показалось над землёй, узрело сонными глазами приветствующих его красавиц. А старик-полевой тряхнул бородой и точно молока пролил — нарисовал туманную тропку, уходящую по солнечным лучам, как по лесенке, на небо, в покои, где до поры полудницам почивать. Шаловливые девы знай отплясывали, по земле, по тропке из тумана, им-то, духам невесомым, всё едино. Тонкие фигуры одна за одной двигались по дорожке вверх, в объятия к тёплому Богу, взявшемуся оберегать их до весны. А дедушка-полевик грустно смотрел вслед внучкам, прощаясь на долгий срок. Холодно ему будет здесь зимой одному, скучно. Благо, есть божья борода. В убежище всяко теплее будет. Да и приятнее — позаботились люди, не забыли старика. Надо будет и на будущий год их урожай от ветров да града поберечь…

Я заворожённо глядела, как хозяин полей последний раз перед зимой осматривает владения, как поправляет несжатые колосья. Серый держал меня за руку и сам боялся вздохнуть. В Выселках осталось мало поверий. Почти никто не крутит для младенцев куколок-куваток, что берегут детский сон, гонят крикушix, не вышивает одёжу оберегами рода-племени и девку в мужском платье не погонят вилами со двора. Но в Полевика ещё верили. И он каждый год платил нам добром за добро.

Перестанут люди одаривать полевого духа, и обидится, уйдёт старик, а то и вовсе сгинет, не найдя нового пристанища. Долго ли ещё проживёт поверье?

Мы с Серым зевнули, стряхивая утреннюю дремоту, молча вытащили нехитрую снедь, два варёных яйца и по куску хлеба с сыром, и аккуратно положили на краю поля.

___________________________________________

i Бог олицетворённого солнца.

ii Пучок последних несжатых колосьев, оставленных в поле. Для чего это нужно, достаточно правдиво написано дальше. Если хотите более точных сведений, читайте Рыбакова Б.А. Он поумнее автора будет.

iii Понятно, что Велесову бороду заплетать должен не абы кто, а обязательно самая ловкая, крепкая, трудолюбивая и обязательно рожавшая женщина.

iv Срезать первый сноп, как и заплести последний, великая честь. Здесь выбирали нерожавшую девушку. Ловкую, красивую… В общем, эдакую Любаву.

v Скажите, как его зовут? По-ле-вик! Он же Дедушко. Считалось, что именно он в Велесовой бороде зимует.

vi А вы не знали? Раньше считалось, что нецензурная брань, тот самый мат, защищает от нечисти. И слова эти были сакральными, чуть ли не заклинанием от всякого зла. А вы их попусту переводите.

vii Полудницы и полуночницы — духи, которых изображают прекрасными девами. Персонифицированное изображение пограничного времени. И описанные далее их действия имеют под собой мифологическую основу. То есть, не из пальца высосаны. По крайней мере, не все.

viii Ярило/Ярила. Некоторые исследователи его даже богом не считали, другие же, напротив, приписывали великое множество функций. Здесь Ярило — образ весеннего, тёплого солнца. И он же символ умирающего и вновь возрождающегося бога.

ix Детские болезни, крики, капризы. Куватки должны были охранять младенца, перетягивая на себя внимание злых сил.

— Боги, у меня жена — зануда, — в ужасе пролаял Серый.

- Именно так. И я буду продолжать ныть. И тащиться нога за ногу! И тебя пилить, — добавила я подумав.

Волк клацнул зубами, но из-за умоляющего взгляда угроза получилась не очень убедительной. Он бы меня, может, ещё сожрать пригрозил. Но мы оба знали, что от такой сварливой бабы, как я, у него как минимум будет несварение.

А настроение у меня и правда было хуже некуда. В Малом Торжке мы провели всего пару дней, а я-то уж размечталась целую седмицу питаться блинцами Агриппины и париться в баньке. Не тут-то было! Стоило понадеяться на прекрасное утро, как радостный муж прибежал сообщить, что нашёл нам попутчика до самых Бабенок. И там всего-то чуть раньше с телеги слезть, по лесам поплутать, да пару петель по торговым дорогам нарезать, путаясь в мелких деревеньках, в избытке разбросанных у столицы. А у меня ещё прежние мозоли не зажили. Конечно, я была зла!

Справедливости ради надо заметить, что попутчик оказался мужиком хорошим. Весёлый и говорливый, он готов был травить байки без устали. И про хитрого пушного зверя, которого его сын ездил промышлять в Морусию, да так там и осел, женившись, и про торговлю в Малом Торжке, которая идёт всё бойчее с каждым годом. И про тёщу его, которая («хотите побожусь?) что ни ночь вылетает в печную трубу на старой ивовой метле и плюёт на соседские огороды. И про кума, что по пьяни отплясывал с анчуткой[i] до зари. И особенно про странные слухи, ходящие среди бывавших в Городище купцов.