— О! Да, конечно, — сказала она, почти как будто удивившись, словно, возможно, она не планировала приглашать нас в дом. Она отступила от двери, и я жестом показал Эмми, чтобы она вошла раньше меня. Когда мы все стояли в прихожей и за нами закрылась дверь, моя мама, казалось, вернула свои манеры. — Могу я взять твою куртку? — спросила она Эмми.

— Конечно, — Эмми сняла свою джинсовую куртку и протянула ее моей маме. — Спасибо. У вас прекрасный дом.

— Спасибо, дорогая, — она повесила куртку в шкаф в прихожей. — Он действительно слишком большой для одного человека, но я так привыкла к нему. Я просто не думаю, что мне понравится новый дом.

Я поставил автокресло и сумку с подгузниками на пол, и наклонился, чтобы отстегнуть Пейсли, которая начала просыпаться.

— Хей, — сказал я ей. — Хочешь познакомиться со своей бабушкой?

— О Боже. О Боже мой, — моя мама подошла немного ближе, — она такая маленькая.

Я расстегнул пальто Пейсли и осторожно вынул ее руки из рукавов, затем взял ее на руки и встал так, чтобы мама могла ее видеть.

— О, посмотрите на нее, — она протянула руку, словно хотела дотронуться до ноги Пейсли, но передумала. — Я давно не была рядом с таким маленьким ребенком. Она такая милая.

— Да, — я почувствовал гордость за свою дочь. — Ты бы хотела подержать ее?

— О, я не знаю, стоит ли, — она покачала головой, отступая назад, снова и снова накрывая одну руку другой. — Я ходила в салон несколько дней назад и говорю вам, там все чихали, кашляли, и сморкались. Уверена, что подхватила что-то ужасно заразное. Я бы не хотела передавать это ей.

Я хотел заверить ее, что все в порядке, но решил не делать этого. Если она захочет подержать внучку, она может это сделать. Если нет, я не собирался ее заставлять.

— Хорошо. Может быть, позже.

— Может быть, если я надену перчатки… — начала она, но я прервал ее.

— Нет, перчатки не нужны, мама. Уверен, что твои руки чистые, но тебе не обязательно держать ее. Я подержу ее, — я зашел в гостиную, где на зеленых стенах висели школьные фотографии моего брата и меня в рамах. — Эй, Эмми, иди посмотри на них.

Эмми последовала за мной в большую комнату с высоким потолком, скрестив руки на груди. Она рассмеялась, увидев мою выпускную фотографию в рамке из красного дерева.

— Боже мой, я никогда раньше не видела тебя полностью выбритым. Посмотри на свое детское личико! И твои торчащие волосы!

Я поморщился.

— Да, не уверен, кем пытался быть с этой прической.

— Брэдом Питтом в «Бойцовском клубе»? — предположила она.

— Возможно.

— Нейт всегда был таким тщеславным из-за своих волос, — моя мама, которая последовала за нами в комнату, продолжала смотреть на Пейсли в моих руках и ерзать. — Раньше ему требовалась целая вечность, чтобы собраться в школу.

— Спасибо, мам.

Эмми засмеялась.

— Правда?

— Да, — мама кивнула, и улыбнулась. — Все должно было быть как надо, иначе у него весь день было бы плохое настроение.

— Хорошо. Достаточно.

Часть меня была рада, что моя мать достаточно хорошо себя чувствует, чтобы поддерживать легкий разговор, даже если она подшучивает надо мной. Другая часть была удивлена, что она вообще помнит о моем плохом или ином настроении или о том, что его вызвало. Она всегда казалась такой сосредоточенной на себе. Но, опять же, в те дни я был типичным угрюмым, мрачным подростком. Возможно, я тоже не замечал того, что происходило вокруг меня.

— Это уморительно, — сказала Эмми, поймав мой взгляд и восхищенно улыбаясь.

— Могу я предложить кому-нибудь из вас что-нибудь выпить? — спросила моя мама.

— Нет, спасибо, — Эмми улыбнулась, и покачала головой.

— Я выпью чашечку кофе, если у тебя есть, — сказал я. — Только не надо никаких хлопот.

— Нет проблем, я приготовлю. Сейчас вернусь, — она еще раз окинула Пейсли долгим взглядом, прежде чем направиться на кухню.

— Твоя мама так хочет подержать Пейсли, — прошептала Эмми. — Я вижу это.

— Я тоже. Но не буду играть в ее игру насчет микробов. Не хочу с ней спорить, и мне не нужно слушать всю ее статистику о том, как грязны общественные места или как легко распространяются вирусы.

— Почему бы не позволить ей надеть перчатки, если ей от этого станет легче?

— Потому что это смешно. Ей не нужно носить перчатки в доме. Я не хочу поощрять такое поведение. Ее терапевт сказал ей, что она должна прекратить это делать.

— Мне просто так жаль ее. Это, наверное, ужасно — все время бояться. Так бояться, что даже не можешь взять на руки собственную внучку. Неужели ты не можешь позволить ей сделать это в этот раз.

— Нет. Слушай, мне тоже ее жалко. И я все время ей уступал. Когда у нас заканчивалось молоко, а она не хотела идти в магазин за ним, потому что молочный отдел находится слишком далеко от выхода из магазина, я шел и брал молоко. Когда она хотела пойти на мой выпускной в школе в перчатках и хирургической маске, потому что в актовом зале не было окон, и воздух должен был быть полон загрязняющих веществ, я сказал «хорошо». Когда она боялась лететь в Северную Каролину, чтобы увидеть, как я заканчиваю колледж, потому что в самолете у нее мог случиться приступ паники, я сказал ей, что все в порядке. Но пару лет назад я принял осознанное решение перестать это делать. Это не помогало ей.

Возможно, я был слишком строг к Эмми, возможно, даже к своей матери, но я уже давно с этим справлялся, и не мог находиться в этом доме без плохих воспоминаний, которые стучались в мою психику.

Эмми положила руку на мою руку.

— Ты прав. Мне жаль. Хорошо, что ты можешь быть сильным ради нее, и не сдаваться.

— Мне тоже жаль. Я не хотел срываться на тебе, — я глубоко вдохнул и выдохнул. — В этом доме у меня много багажа. Я не всегда хорошо с ним справляюсь.

Она украдкой поцеловала меня в губы.

— Ты хорошо справляешься. И, возможно, твоя мама, в конце концов, не сможет удержаться от того, чтобы подержать Пейсли на руках, пока мы здесь. Она сейчас так хорошо себя ведет, не так ли?

— Да, — я поцеловал макушку моей дочери.

— А если нет, то всегда есть следующий раз, — она повернулась к стене со всеми фотографиями, и указала на одну из фотографий Адама, последнюю. — Это твой брат?

— Да, — как всегда, когда я смотрел на эту фотографию,