с выходом за пределы родной планеты. Какой же?

– Есть иной вариант?

– Для вас, возможно, и нет. Мы сильно отличаемся друг от друга.

– Чем конкретно?

– Ты любознателен. Это мне нравится,– чуть усмехнулся Фрейм, поправляя одеяло. Покрывало, в которое завернулся я, оказалось теплым и легким. Я ощущал себя в нем, как улитка в домике. Или как бабочка, дремлющая в коконе. Кто знает, может быть достижение цивилизации гоблинов в создании вот таких, простых, и, одновременно, удивительно глубоко влияющих на тебя вещей?

– Вы очень плодовитый и агрессивный вид.

– Стоп, стоп, стоп!– весь облик собеседник говорил за то, что передо мной отнюдь не цветочная фея. Не порхающее меж прекрасных бутонов создание, питающееся нектаром и пыльцой и чуждое самой идее насилия,– У вас что, не было оружия? Войн? Насилия?

– Все это было,– вздохнул печально Фрейм.– Но никогда не составляло основу взаимоотношений и построения цивилизации. Собственно, на планете с незапамятных времен их существовало две.

– Две? То есть совершенно другой вид существ развивался параллельно с вашим?

– Да.

– Но ведь на определенном этапе...

– Нам должно было стать тесно. Одна из цивилизаций должна была вырваться вперед и вытеснить из ниши другую. Выбросить чужеродное яйцо из гнезда жизни. Так?

Последняя фраза, видимо, относилась к фольклору расы торговца.

– Верно.

– В этом вы все. Люди. Ваша картина мира должна быть единственно верной. Вы довлеете над всеми остальными видами. Вы цари горы. Сбрасывающие с вершины любого, кто окажется в пределах досягаемости.

– Кого именно мы отправили в бездну?– обиделся за весь род человеческий я.

– Последними? Неандертальцев. А ведь они были ваши ближайшие родственники. А стали в ващих же легендах Авелем. Которого убил Каин.

– Фрейм?

– Что?

– Ты точно всегда был торговцем? Для лавчника у тебя слишком обширные знания.

– Нет, конечно. Фрейм был тем, кого вы называете словом «ученый».

– Но тогда почему...

– Путешественникам с алой кровью не нужны стасики-ученые. Им интересно самим изучать то, что ты называешь «планета Риона». Они вытеснили остатки моего народа из городов. И готовы их терпеть на окраинах лишь в статусе обслуживающего персонала.

– Вы что, не могли дать отпор?

Фрейм вновь усмехнулся.

– Зачем? Наше время ушло. Мы полностью исчерпали здесь свой потенциал. Пришли вы. Те, кто считает, что победитель получает все.

– Разве это не так?

– Не так.

– Люди отняли у вас центр города, загнав в резервации. Заставили подчиняться. Относятся к вам с презрением.

– А еще переделали три из четырех наших храмов в свои,– подсказал Фрейм.– Позаимствовали часть наших знаний. И пользуются ими в своих целях.

– Ну?– я не нашел ничего лучше, как выразить эмоции с помощью междометия.

– «Победители» стали пленниками Гарр-Оута. Город из мечты стал для них тюрьмой.

– Как это? Они что, не могут покинуть город?

– Не могут.

Я недоверчиво воззрился на гоблина. Лжет? Но какой этом смысл?

– Да горожане бы тут давно свихнулись!

– Сошли с ума?

– Да.

– У вас, людей, немало психологических защитных механизмов на сей счет.

– Например?

– Самообман. Здесь чуть ли не у каждого своя, индивидуальная легенда. Она абсолютно не стыкуется с легендами других. Но, каким-то совершенно непостижимым для меня образом, это не мешает вам ни верить в нее, ни вступать в устойчивые общественные связи.

« То есть россказни Степана об оставленном им крае изобилия всего лишь выдумка? Психологический костыль?»

– Еще абсурдная привычка пускать пыль в глаза. По здравому размышлению горожанам бы надо просить путешественников из Вольных Земель о помощи. А не делать вид всемогущих спонсоров.

– А хороших привычек за нами что, совсем не водится?– уныло осведомился я.

– Отчего же? Принимать радушно гостей вы умеете. Когда захотите,– прищурился хитро "прежний".

Глава 21. Фрейм

Глава 21. Фрейм

– Закат,– задумчиво проронил Фрейм.

– Закат,– согласился я. Солнце проложило красивую, хотя и тревожную, багряную дорожку по почти успокоившимся волнам.

– Па-бах,– вдалеке приглушенно взорвался возле ратуши фейерверк, распускаясь огненным цветком в небе. Гоблин не шелохнулся.

– Исаак не у тебя учился рыбачить?– озвучил первое, что пришло в голову.

– Я обычно не запоминаю имен искателей,– отозвался собеседник. И добавил, будто пробуя звуки на вкус,– Ант-рей.

– Фрейм, давай не будем ходить вокруг и около. Тем более, времени у меня, судя по всему, осталось немного.

– Осталось немного,– рефреном протянул ученый.

Багровый шар солнца вдалеке уже окунул краешек в волны. Словно невидимый исполин макнул печенье в чай. Или великий бог Ра увозил от нас огненную сферу за горизонт в своей лодке с низким бортом.

– Так о чем ты хотел поговорить со мной?

– Просто... поговорить.

– Точно не об этом?– я вытянул вперед руку. Рукав робы задрался, открывая корпус пип-боя.

Глаза Фрейма остановились. Совсем, как у моих соотечественников, когда те рассматривали видимый только ими интерфейс. На лице моего инопланетного знакомого отразилась внутренняя борьба.

– Это же гоблинская работа. Не так ли, Фрейм?

– Гремлинская,– поправил собеседник.

– В чем разница?

– Народ Феннатарра это гремлины.

– То есть ты,– гремлин? А гоблины? Та самая вторая цивилизация?

– Нет. Гоблины,– это выродившаяся ветвь гремлинов. Извращенная и исковерканная Рионой ветвь. Смотри,– он задрал рукав, демонстрируя уже замеченную мной то ли шерсть, то ли плесень. Сразу же вспомнилась такая же поросль на мордах существ, устроивших засаду в жучиной пещере.

– Что это?

– Признак перерождения. Еще несколько циклов и оно станет необратимым. Тех, кого еще можно назвать по праву гремлинами или «прежними» осталось мало. До обидного мало. И без... лекарства... мы обречены. Мы слишком увлеклись изменением собственной природы. А Риона охотно потакала нашим экспериментам и амбициям.

Я почувствовал, как сознание разделяется на два параллельных потока. Одна часть, эмоциональная, очарованная происходящим моментом, искренне сочувствовала одинокому гремлину. Другая, рациональная, азартно потирала ладошки, предвкушая получение уникального сценарного квеста.

– То есть, тебе знаком прибор?

– Естественно.

– И причина нашей встречи в нем?

– Причина в надежде. А, может быть, и в судьбе.

– Надежде на что?

– На то, что это ТОТ САМЫЙ наруч.

Хватит загадок и иносказаний. Я включил режим воспроизведения. Фрейм окаменел, жадно