и достижения персов, арабов, занэибарцев, индусов, индонезийцев, отчасти даже китайцев.

Не надо говорить, какие трудности представляет изучение впервые таких памятников. Достаточно сказать, что крупнейший арабист прошлого столетия, знаменитый де Слэн, которому попали в руки некоторые сочинения Ахмада ибн Маджида, считал расшифровку их делом невозможным. Он писал: «Стиль их очень растянут и перегружен техническими терминами, смысл которых был понятен только плававшим по Индийскому океану». По счастью, работа диссертанта говорит, что в нашу эпоху эти трудности могут быть преодолены; первый шаг, который диссертант делает в их изучении, доказывает, что работа может быть доведена до конца.

Текст очень труден технически, в связи со специальной терминологией, и не менее труден арабистически, так как все лоции изложены в стихотворной форме не всегда в нормах классического языка. Все же он подготовлен диссертантом к критическому изданию с большим успехом. Это было достигнуто только благодаря кропотливому изучению параллельных арабских источников, отчасти аналогичных турецких материалов, благодаря систематическому просмотру массы европейских, особенно португальских, сочинений той эпохи, наконец, благодаря деятельному анализу современной научной литературы. Перевод, подготовленный на основе критически восстановленного текста, говорит о большой работе по изучению арабской морской и астрономической терминологии; эта работа позволила составить разнообразные указатели и глоссарии, которые расчищают путь для всех последующих трудов в этой области. Вводная часть диссертации, посвященная автору, его эпохе и значению трактатов в мировой науке, обнаруживает большую исследовательскую инициативу, умение критически анализировать материалы, пользоваться разнообразными западными и восточными языками, расшифровывать очень трудный специальный арабский стиль.

Конечно, было бы наивно думать, что все вопросы, связанные с памятником, решены автором полностью и окончательно. То сочинение, от понимания которого отказывался крупнейший арабист, требует для своего безукоризненного издания исчерпывающего исследования, многих лет детальной работы. В некоторых местах текста остаются еще «белые пятна», с некоторыми переводами диссертанта нельзя согласиться, некоторые топографические идентификации сомнительны, требуют еще углубленных изысканий и новых гипотез. Однако то, что сделано, дает теперь уже прочную базу, работа находится на правильном пути, и следует пожелать, чтобы одной из целей своей дальнейшей научной жизни диссертант поставил систематическое исследование этих и других произведений Ахмада ибн Маджида, закрепив за нашей наукой приоритет их критического издания. Работа очень трудоемка и кропотлива, но достойна этого великого открытия в нашей науке, достойна жизни ученого.

Арабская кафедра, рассмотрев в своем заседании работу Шумовского, признала, что она значительно превосходит обычные требования, предъявляемые к кандидатским диссертациям.

Я лично полагаю, что ее автор вполне заслужил степень кандидата филологических наук[15].

…Потом говорил Дмитрий Алексеевич Ольдерогге, а когда под конец слово дали мне, я вышел на кафедру с гулко стучавшим сердцем.

– Уважаемый товарищ председатель, уважаемые члены Ученого совета и оппоненты, прежде всего благодарю за добрые слова, сказанные по поводу выполненной мною работы. Мне ясны, однако, не только ее достоинства, но и несовершенства и та грань, которая отделяет диссертацию от готового критического издания. Другой арабист, не испытав столь длительного отрыва от научного труда, оправился бы с этой сложной темой, вероятно, лучше, чем я. Но то, что и мои усилия получили высокую оценку, ободряет меня в намерении совершенствовать работу, лежащую перед вами. В этот ответственный и памятный час я хочу вспомнить человека, учившего меня первым арабским буквам, – Николая Владимировича Юшманова, которого уже нет среди нас…

К горлу подкатил комок, и голос дрогнул.

– Успокойтесь, – мягко сказал декан Штейн и налил мне стакан воды.

– …поблагодарить университетских преподавателей, делившихся со мной лучшим, что они имели, – знаниями. И всем сердцем говорю «спасибо» дорогому Игнатию Юлиановичу Крачковскому, руководившему моими самостоятельными занятиями. Взыскательность и отзывчивость учителей, соединенные с моим интересом к делу, служат залогом того, что будущее издание лоций Ахма-да ибн Маджида сможет явиться истинным плодом науки.

Я подошел к Игнатию Юлиановичу и крепко, обеими руками, пожал его руку.

Поздней осенью 1948 года пришла телеграмма:

«Совет университета во вчерашнем заседании утвердил Вас в степени кандидата единогласно при пятидесяти шести присутствовавших поздравляю желаю быстрой поправки Крачковский».

А моими мыслями владела уже новая тема: «Книга польз[16] об основах и правилах морской науки» того же лоцмана Васко да Гамы – Ахмада ибн Маджида.

На упоминание этого произведения я наткнулся у Габриэля Феррана, читая его исследования во время работы над диссертацией: «Важнейшим трудом знаменитого морехода является, бесспорно, «Книга польз»… – писал французский ученый. – :Этот текст предстает как синтез астрономическо-навигационной науки его века. Таким образом, Ахмад ибн Маджид – первый автор морских руководств нового времени. Его труд замечателен. К примеру, данное им описание Красного моря не только не превзойдено, но даже не имеет себе равных среди европейских руководств для парусного флота. Сведения о муссонах, региональных ветрах, морских путях при каботаже и дальних маршрутах столь точны и подробны, как только можно ждать в эту эпоху…

Следовательно, «Книга польз» – свершение зрелости Ахмада ибн Маджида».

Не надо было других слов, чтобы пробудить мое любопытство.

17 ноября, едва выписавшись из больницы и уже с билетом в Боровичи, я пришел к Игнатию Юлиановичу и вынул из портфеля толстый пакет.

– Что это? – спросил он.

– Фотокопия рукописи «Книги польз». У нас в публичке ведь есть факсимильное издание Феррана, оттуда пересняли, хочу вам показать…

– Так, хорошо.

– Игнатий Юлианович, спасибо вам за материальное вмешательство. Пересъемка стоила дорого, и мне бы сейчас не собраться с такими деньгами, а дело не ждет…

– Ну, про деньги говорить не следует, – смущенно улыбнулся Крачковский. – Мне хочется спросить вот о чем: мы ведь с вами говорили об этой рукописи, да? Или разговор, который я имею в виду, шел о чем-то другом?

– Нет, Игнатий Юлианович, разговор шел именно о «Книге польз». Когда я писал диссертацию, то как-то, будучи в Ленинграде, не утерпел, пошел в Публичную библиотеку и просмотрел всю рукопись, а вечером рассказывал вам о ней…

– Ну вот, значит, я не ошибся… А не припомните ли, что я вам тогда сказал?

– Вы сказали: «Не торопитесь»…

– Так, прекрасно!

– А потом вы сказали, – закончил я торжествующе: – «Вот кончите с тремя лоциями, там видно будет»…

– Больше ничего?

Я опустил голову.

– Если уж у вас такая хорошая память, – рассмеялся Крачковский, – должны же вы помнить и такие мои слова: «После лоций сразу не надо ни за что браться, а следует хорошо отдохнуть».

– Так ведь я отдохнул: месяц с лишним лежал в больнице…

– Больница – не отдых. Ну, да что мы толкуем, все равно вы поступите по-своему. Так вот что я скажу: «После лоций сразу не надо ни за что браться, а следует хорошо