В том же году, когда капитан Поул сложил голову в Траванкоре, в Сируре, военном лагере неподалеку от Пуны, умер некий полковник Уильям Уоллес (2). Его похоронили под ребристой колонной высотой пятнадцать футов и сочинили эпитафию, превозносившую до небес его «пылкое великодушие и честность», а также «ревностное рвение в государственных делах». Когда через десять лет после его смерти Ост-Индская компания отправила в Сирур своего меланхоличного представителя Джона Ховисона, тот обнаружил, что эта военная база, когда-то служившая местом сбора для сорока тысяч британских военных и местных солдат, превратилась в город-призрак. Войска ушли дальше, а немногочисленное индусское население осталось жить среди развалин солдатских столовых и заросшего травой теннисного корта, где по ночам в поисках добычи рыскали шакалы. Вскоре скучная колониальная жизнь, гнетущий климат и бессонные ночи борьбы с надоедливыми комарами стали Ховисона раздражать. В 1825 году он записал в своем путевом дневнике, что хотел бы разделить «судьбу семи отроков Эфесских», замурованных в холодной пещере и проспавших там три сотни лет. Дабы как-то убить время, Ховисон подолгу гулял и представлял, как по этим же улочкам когда-то маршировали воинские подразделения. Миновав ряды заброшенных домов, он выходил к небольшому бесприютному, выбеленному солнцем кладбищу Сирура. По словам Джона, оно отчаянно нуждалось в тенистых деревьях и «священном влиянии церкви». Но что еще хуже, содержало в себе элемент, «оскорбляющий чувства британцев».

У заброшенной могилы Уильяма Уоллеса дал ростки некий культ. Дважды в неделю жители брошенного городка складывали на ней свои подношения в виде кокосовых орехов, риса и сладостей, желая продемонстрировать бхакти: на санскрите этот термин означает преданную любовь и божественное участие. При этом жгли ладан и забивали козлов, принося их в жертву покойному офицеру, которому поклонялись как Сату Пуруше, то есть «Священному мужчине». Многие утверждали, что Уоллес может исцелять болезни и бесплодие; новобрачные приходили на кладбище прикоснуться к его памятнику. Поговаривали, что Сат Пуруша обладает даром предвидения – из могилы время от времени доносился голос, озвучивавший пророчества. В полнолуние полковник, застегнув на все пуговицы свой белый мундир, разгуливал среди казарм. Ховисон отмечал, что его бывшие сипаи, то есть солдаты из числа индусов, взяли в привычку выстраиваться в боевой строй и брать на караул, когда по их расчетам перед ними должно было пройти божество. В 1883 году, когда крестьяне стали скупиться на дары, Уоллес Сахиб в виде предупреждения наслал мор, от которого погибли триста кошек. Историк Хью Джордж Роулисон отмечал, что вскоре в Сируре умер от холеры американский миссионер, прилагавший значительные усилия для борьбы с идолопоклонничеством, «что, вполне естественно, в огромной степени укрепило посмертную репутацию Уоллеса».

Случаи такого рода совсем не обязательно считать «чудесами» – событиями, отменяющими «неизменные законы природы либо выходящими за их рамки», – объяснял в своей работе «Азиатские этюды» сэр Альфред Лайолл, верховный комиссар провинции Ауд. «Потому как в Индии подобного рода законы никогда не утверждались (3) раз и навсегда». Все время своего пребывания в регионе, от появления Ост-Индской компании в начале XVI века и до обретения Индией независимости в 1947 году, британские империалисты пытались превратить этот буйный, заколдованный субконтинент в прибыльную территорию с четко налаженным управлением. Но, выполняя свои бюрократические обязанности, колониалисты то и дело попадали в ловушку духовных наклонностей своих подданных. Когда британцы воздвигли в Бомбее в свою собственную честь первую статую Ричарда, 1-го маркиза Уэлсли, некий наблюдатель недовольно жаловался, что эти «простаки-маратхи» решили, будто Ост-Индская компания «в своей милости импортировала им для поклонения английского бога». К памятнику стекались паломники, совершали ритуалы, то есть пуджа, и приносили клятвы у пьедестала с мраморным Уэлсли, который сидел на постаменте и читал книгу, положив ее на голову утомленному слону.

Совсем неподалеку от него аналогичного почтения, явно чрезмерного, удостоился и Чарльз Корнуоллис, преемник Уэлсли на посту генерал-губернатора (4). Известный своей капитуляцией во времена Американской революции, в Индии он вознесся на самые вершины власти, но потом умер от лихорадки и был увековечен в мраморе под куполом в стиле неоклассицизма. Джеймс Дуглас, шериф Бомбея, сообщал, что «местные жители считали памятник местом религиозного поклонения и называли его Чота Дьювал», то есть «небольшой храм». К дородному Корнуоллису, высеченному во фраке и бриджах, крестьяне совершали паломничество ради даршана, что переводится с санскрита как «вид». Под этим термином подразумевается могущественное и благовидное религиозное действо, состоящее в том, чтобы увидеть бога и предстать перед ним, считая, что он физически присутствует в своих представлениях и образах. Оказавшись лицом к лицу с божеством, паломники надевали на Корнуоллиса гирлянды, взамен получая его благословение. «В попытке положить подобной практике конец правительство распространило на местном языке соответствующее предписание, однако на деле это оказалось ошибкой. Все было напрасно, ведь когда подобные чувства завладевают аборигенами, избавиться от них впоследствии бывает очень трудно», – информировал шериф Дуглас. У основания статуи установили железную ограду, не забыв приставить к ней часового отгонять паломников (5).

Религиозные наклонности подобного рода британцы считали чем-то вроде нарыва: воспаленного, лишенного всякой логики и способного в любой момент лопнуть от любой провокации. Еще был сэр Томас Сидни Беквит (6), бывший главнокомандующий Бомбейской армии, к тому времени уже покойный, которому поклонялись у могилы в Махабалешваре – городе, где похожая на него глиняная кукла поглощала тарелки с теплым рисом. Сюда также следует добавить и Тилмена Хенкеля (7), доброго, эффективного судью, которому рабочие соляных равнин Сундарбана вынесли вердикт святости. Был Патрик Максвелл (8), павший драгунский полковник, превратившийся в полубога и почитаемый на своей могиле неподалеку от Аурангабада. Колонизаторы утверждали, что не сделали ровным счетом ничего, чтобы внушить туземцам мысль о подобного рода поклонении: обоготворение этих людей носило столь же случайный характер, как и само британское господство в Индии. «Англичане приехали в Индию не воевать, но торговать. И стали править страной в силу не собственных намерений (9), а лишь внешних событий», – заявляла газета «Манчестер Гардиан». Лайолл выдвинул теорию, что в основе обоготворения британцев лежали два чувства: с одной стороны, изумление, вызванное могуществом и отвагой империалистов, с другой – их зачастую печальный конец в результате инфекций, самоубийств или нападения диких зверей.

Хотя британцев и пленяло собственное присутствие в пантеонах индусов, традиция обожествлять умерших появилась (10) в Индии еще за несколько тысяч лет до появления колонизаторов: в этом отношении англичан с полным правом можно было назвать банальными выскочками. Обычай возводить в ранг богов тех, кто умер преждевременной или трагической смертью –