воздух касается нашей кожи. Или, по крайней мере, мне холодно. Я замерзаю. Колин, похоже, ничего не имеет против холода.

Было бы неплохо, если бы он сказал мне, куда мы направляемся, чтобы я могла взять с собой другую куртку. На мне тонкая куртка, но если бы я знала, что мы будем сидеть на крыше, я бы украла одну из более толстых курток Колина.

Когда я начинаю мысленно проклинать Колина за то, что он заставил меня мерзнуть, он внезапно набрасывает мне на плечи куртку. Ту, которую он носил все это время.

— Спасибо, — говорю я мягким тоном, больше не испытывая желания обругать его.

— Лилибаг, могу я тебя кое о чем спросить? — Я просто пожимаю плечами. — Почему ты весь день была в своей куртке?

— Потому что мне холодно, — вру я. Хотя, прямо сейчас это не ложь. Мне было холодно.

— Весь день напролет?

— Да.

— Я тебе не верю, — его глаза пристально смотрят в мои. Это пугает. — Скажи мне правду.

Я сохраняю спокойствие. Возможно, Колин — единственный человек в моей жизни, знающий о моем желании умереть, но у него нет причин беспокоиться о каких-либо других моих проблемах.

— Лили, у тебя нет причин лгать мне, — говорит он, по-прежнему не сводя с меня глаз. — Когда ты это сделала?

— Что?

— Не прикидывайся дурочкой, Лили.

Недавно я обнаружила, что ненавижу, когда Колин называет меня Лили. Я не только привыкла к своему новому прозвищу, но и всякий раз, когда он называет меня Лили, это скорее предупреждение, признак строгости и серьезности.

Я ненавижу это.

Сделав глубокий вдох, я говорю:

— После того, как ты ушел. Но это не то, что ты думаешь.

Колин берет меня за руку. Начав с моего запястья, он медленно продвигается вверх, прижимая кончики пальцев к каждому дюйму одетой кожи. Пока он не нажимает на одно неправильное место, прямо на тыльной стороне моей руки. То самое место, которое заставляет меня морщиться от боли, когда он надавливает на него.

Он наблюдает за моим лицом, анализирует каждую реакцию, каждую частичку боли, которая отражается на моем лице, когда он снова прижимается к нему, чтобы убедиться, что это была не просто разовая реакция.

— Холодно, черт возьми, — бормочет он почти неслышно, отпуская мою руку. — Порез или ожог?

— А это имеет значение? — Он кивает всего один раз, продолжая безумно смотреть на меня. — Ожог.

Он вздыхает, слегка покачивая головой, переваривая то, что я сказала. Или он пытается подобрать слова, чтобы сказать. Я не знаю, что происходит у него в голове.

— Почему? — это единственное, о чем он спрашивает.

Я была готова к тому, что на меня накричат, а не спросят о причине.

— Я не знала, что делать, Колин.

Я была расстроена, когда он ушел, и даже не знаю почему. Колин имел полное право уйти после того, что мы сделали. Он не был обязан оставаться на всю ночь, особенно учитывая, что мы должны быть всего лишь друзьями. Итак, почему — это хороший вопрос.

— Ладно, — говорит он с придыханием. — Тогда вот что мы собираемся сделать.

Колин лезет в карман своей куртки, которая все еще накинута на мои плечи, и достает зажигалку. Он протягивает её мне, не давая мне даже секунды на то, чтобы задать ему вопрос, прежде чем он снова начинает говорить.

— Всякий раз, когда ты почувствуешь желание причинить себе боль, ты позвонишь мне.

— Что?

Колин поднимает руку, не давая мне заговорить.

— Ты позвонишь мне, и я тут же приеду.

Он глубоко, прерывисто вдыхает. Как будто он понятия не имеет, что делать. Как будто мысль о том, что я причиню себе боль, действительно ему совсем не нравится.

— Ты поднесешь эту зажигалку к моей руке, а не к своей. Ты обожжёшь мою кожу вместо своей собственной.

— Колин, — страх овладевает мной, — я не собираюсь причинять тебе боль.

— Ты сделаешь это, — говорит он, беря меня за руку. Он щелкает зажигалкой, используя мои пальцы и поднося ее близко к своей коже. Но пока недостаточно близко, чтобы обжечь её. — Ты можешь желать смерти сколько угодно, но если ты собираешься причинить боль себе, ты причинишь боль и мне.

— Я не могу.

Слезы начинают скапливаться у меня на глазах, медленно скатываясь по щекам.

— Ты причинишь мне боль в любом случае. С таким же успехом я мог бы использовать для этого свое тело с самого начала.

— Я не могу так поступить с тобой, Колин, — плачу я. — Я не могу причинить тебе такую боль.

И вот тогда я понимаю.

Его слова звучат у меня в голове, повторяясь по кругу. Ты причинишь мне боль в любом случае. Я причиняю ему боль. Прямо в эту секунду. Прямо в этот момент. Я причиняю боль парню, который не сделал ничего, кроме как подарил мне счастье.

Прошло четыре дня. Четыре дурацких дня, и он не сделал ничего, кроме как принес свет в мою жизнь.

И вот я причиняю боль парню, который пытается быть моим спасителем.

Мне не следовало соглашаться на эти девять дней. Я не должна была впускать его в свою жизнь. Я не должна была позволять этому случиться.

Боже, я такая глупая. Как я могла это сделать?

Как я могла так поступить с ним?

Колин — единственный человек, который когда-либо по-настоящему заботился обо мне, и я все испортила. Я причиняю ему боль.

— Как ты можешь так говорить, Колин? — спрашиваю я сквозь слезы. — Почему ты делаешь это с собой?

Я вырываю свою руку из его, позволяя зажигалке упасть на крышу. К счастью, он не из тех, которые поддерживают пламя горящим, даже когда никто больше не нажимает на кнопку.

Его руки нежно ласкают линию моего подбородка, большие пальцы поглаживают кожу под глазами, вытирая соленые слезы.

— Я ничего с собой не делаю, Лили.

— Ты здесь, со мной. Ты проходишь через ад, чтобы спасти меня. Это только уничтожит тебя.

— Так позволь этому уничтожить меня.

— Нет.

Я пытаюсь соскользнуть вниз по склону, не желая ничего больше, кроме как заснуть и забыть эту ужасную встречу.

Это защитный механизм, который я развивала на протяжении многих лет. Всякий раз, когда я хочу чего-то избежать, я ложусь спать. Это началось, когда моя мать начала пить. Когда она возвращалась домой из баров поздно вечером, то едва могла подняться по лестнице, не упав на них в обморок. Когда она тоже целыми днями была пьяна и кричала на меня за то, что я не убираю