— Аббат покачал головой в крайнем отчаянии.

— Грех потешаться над этим, сударыня!

— Да я и не думала… — пролепетала несчастная Eudoxy с видомглубокого раскаяния, однако глаза Флориана продолжали гореть испепеляющимпламенем.

— Когда бы все наши духовные сыновья и дочери были таковыми,как вдовствующая императрица, нам не пришлось бы пенять на судьбу. Знайте: еслине сегодня-завтра граф Пален оставит Петербург и удалится в свои курляндскиеимения, благодарить за это нам надо будет только ее, ну и еще митрополитаАмвросия. Но не вас, сударыня!

— Ну что вы от меня хотите? — в отчаянии воскликнула Eudoxy.

— Что, что я могу поделать?!

— Дочь моя, не в том дело, что вы чего-то не можете, — вы нехотите, — с глубоким унынием сказал отец Флориан, и гневный огнь в егопрекрасных очах подернулся дымкой печали.

— А ведь это так просто… Убедите вашего мужа прислушаться кдоводам рассудка. Кто он сейчас? Отставной вельможа, на которого прогневалсяпредыдущий император, а новый, вместо того чтобы осыпать благодеяниями,просто-напросто забыл о нем. Счастье, что он так баснословно богат, не то жизньего была бы очень печальна. А уж ваше-то существование…

— Его и сейчас не назовешь веселым, — буркнула Eudoxy, надувсвои хорошенькие губки.

— Сижу в четырех стенах, вот только вы… Она робко протянулак аббату беленькую ручку, однако тот чистоплотно попятился:

— Сначала о деле. Ведь от вас ничего особенного нетребуется. Вы только должны заставить мужа попросить аудиенции у императора.

Александр не откажет — сейчас он никому не отказывает. Япотяну кое за какие ниточки — Чарторыйский, Головнин, Ливен и другие поговорятс императором накануне аудиенции, сумеют внушить ему, что князь Каразин слишкомнесправедливо обижен, чтобы можно было пренебречь его просьбою.

Встреча состоится — повторяю, в этом у меня нет сомнения. Ивот во дворец приходит ваш благородный супруг. Император ожидает, что тот станеттребовать внимания к своей особе, молить о, возвращении ко двору. Нет:окажется, что князя заботит только благополучие империи. Это тот конек, скоторого сейчас не слезает Александр, и ничем иным нельзя купить егорасположения так, как проявлением чистого патриотизма.

Международный престиж России — Александр просто помешан наэтом! Отсюда его яростное противостояние узурпатору Бонапарту, отсюда союзы сАнглией и Австрией. Но положение Александра в глазах мирового сообщества весьмауязвимо-в связи с событиями 11 марта и слухами, которые связывают имяимператора с заговорщиками. Так вот!

“У меня есть письмо, — скажет князь, — в котором таитсяразгадка гибели вашего отца”.

— Как?! — воскликнула Eudoxy. — Но ведь мы знаем, что самАлександр… вы сами только что сказали…

— Боже милосердный, — тихо, но с чувством сказал отецФлориан. Больше он ничего такого не сказал, однако приникший к глазку Алексейпонял его и без слов.

Впрочем, отец Флориан хорошо умел владеть собой, и, когда онзаговорил опять, голос его был по-прежнему медоточив.

— Дочь моя, то, что знают все, — это одно. То, о чем всеговорят, — это другое. Между светскими людьми в расчет берется лишь то, о чемговорят.

Александру не хочется, чтобы о нем говорили как о человеке,который благословил удушение собственного папеньки каким-то пошлым офицерскимшарфом. Он готов на все, чтобы найти приличную причину его гибели.

Погиб от апоплексического удара — ну, это же смеху подобно!Кто этому верит? Нужна другая причина, более весомая, более приемлемая. Тут-тоэтот скромный, незаметный, несправедливо забытый Двором, ни в чем не замешанныйчеловек — ваш супруг, князь Каразин, — и скажет государю:

“Ваше величество, разгадка гибели вашего отца — в письме,которое нес ему пастор Губер. Всем известно — пастор всегда бывал принятпокойным императором, входил к нему без доклада. Однако в тот роковой деньПален заставил его преосвященство чуть ли не весь день провести в приемной,всячески оттягивая его визит к императору и отвлекая внимание государя ничегоне значащими подробностями.

В конце концов он так утомил государя, что тот не чаялдождаться, когда закончится день. Всем нам известно, как именно он окончился… Апочему? Да потому, что заговорщики поняли: они не смогут долее оттягиватьпредрешенное богом событие — воссоединение двух церквей, католической иправославной, установление унии в России!”

“Какого черта?!” — едва не выкрикнул Алексей. Да что онплетет, этот хорошенький аббатик? Смешать святую веру отцову с какой-то тамлатинской болтовней? Неужели какому-то здравомыслящему человеку могло сие вголову взбрести? Неужели император, властитель огромной православной России,мог до такой степени спятить, чтобы возмечтать о предании ее под властькатолических попов?

А для этого надо было именно спятить — другого слова неподберешь. Каким бы ни был покойный император — то его как сущего дурака аттестуют,то святым во плоти выставляют, такое забвение отеческих устоев и основсуществования страны не могло взбрести ему в голову.

Отец Флориан, конечно, врет. Ему нужно, чтобы новый государьк католикам всей душою склонился. Видать, неохота Александру Павловичу играть впрежние, мальтийские игры, к коим был так расположен его батюшка.

Конечно, говорят, он поумнее покойного, понимает, что ничеминым, как глупыми игрушками, все эти пристрастия не назовешь. Небось у России исвоих хлопот довольно, чтобы еще лелеять каких-то там иноземных монахов.

Княгиня Eudoxy может закатывать глазки сколько угодно — онавлюблена в этого пригожего монаха, как кошка, вот и умиляется каждому егословечку, но император Александр Павлович поднимет на смех ее супруга, князя,едва только тот начнет плести пустые бредни об унии!

Это же дураку понятно. Значит, отец Флориан — дурак. Ибеспокоиться Алексею не о чем. Вот только одна беда — не похож черноглазыйкрасавчик на дурака. Совсем не похож. И, пожалуй, беспокоиться здесь есть очем…

Тут, словно почуяв его сомнения, отец Флориан развеял их.

— Я убежден, что Александр будет счастлив под любымпредлогом отмежеваться от Палена, Зубовых и иже с ними.