28 января императрица разрешилась от бремени сыном, и пожеланию Павла I наследнику было дано имя Михаил… Надобно сказать, что императорбыл весьма склонен к мистицизму.

Эта склонность поддерживалась в нем масонско — иезуитскимокружением, истерической религиозностью, расстроенным воображением, тем страхомза свою жизнь, в состоянии которого он постоянно находился. Участь убитогоотца, участь вообще всех свергнутых и убитых царей была его навязчивой идеей иникогда не выходила у него из головы.

Слова, сказанные удивительным гостем, (а по мнению Павлавыходило, что гостем этим был сам святой Михаил!), запали ему в душу. “Домутвоему подобает святыня в долготу дней!” Он черпал бодрость в каждом звуке этихслов, пытаясь проникнуться надеждой. Долгота дней!

Долгота дней! Пророчество надобно исполнить как можноскорее.

И вот на том самом месте, где некогда находился деревянныйЛетний дворец императрицы Елизаветы Петровны, было начато строительствоМихайловского замка, и говорят, никогда ни при какой постройке не было болеебесстыдного воровства!

Главным архитектором его был Бренна, maistre maЈon italien[38] , как его называл граф Станислав Потоцкий, вывезший его из Италии.

Бренна совершенно беспрецедентно нажился на этомстроительстве и оставил дочери и ее детям (ставшим русскими дипломатами)огромное состояние.

При тех огромных суммах, которые выделяла “особая экспедициядля строения” (791 200 рублей единовременно и 1 273 871 рубль ежегодно),материалов на строительство вечно недоставало.

Доходило до того, что мрамор и камни брали от строившегося вту пору (начатого еще при Екатерине) Исаакиевского собора, который после этогостали достраивать из кирпича.

По этому поводу известный своими проказами, стихами,остротами поэт Алексей Копьев написал такую стихотворную шуточку:

Се памятник двух царств, обоим столь приличный

Основа его мраморна, а верх — кирпичный!

Когда стихотворение сделалось известно императору, он счёлего оскорбительным и в тот же день приказал зачислить Копьева в один изармейских полков солдатом.

Но все-таки Михайловский дворец был так или иначе достроен.Павел отчаянно спешил переселиться туда. Потом станут говорить, что он будто быпредчувствовал, что недолго будет в нем жить, и спешил насладиться этими-днями.Едва ли! Он желал оказаться под защитою пророчества, кое было его волеюначертано на главном фронтоне дворца, обращенном к Итальянской улице:

“Дому твоему подобаетъ святыня господня въ долготу дней”.

Число букв (47) надписи на фронтоне Михайловского дворцаравняется числу лет, прожитых императором Павлом. Но смысл пророчества так иостался не разгаданным им…

1 февраля 1801 года император, императрица и самыеприближенные к ним особы совершили переселение в новый дворец. Великие князьяАлександр и Константин, комнаты которых пока не были готовы, разместилисьвместе в приемной, а их жены должны были пока оставаться в Зимнем дворце.

Как только отделка была закончена, великие княгини и младшиедети императора тоже переехали в Михайловский замок, хотя жить в нем можно былотолько с постоянной опасностью для жизни.

Стены дворца, законченные сырой и холодной зимой, строенныенаспех, еще не успели просохнуть. Наскоро украсили их деревянными панелями,однако дерево впитало сырость только частично, и она скоро снова выступила изовсех щелей.

Живопись, сделанная по свежей штукатурке, начала стиратьсянастолько, что кое-где уже невозможно было разобрать, что это там нарисовано настенах и плафонах.

Картины, мебель, обои — все мгновенно приняло испорченныйвид. К слову — буквально на другой же день после смерти Павла из дворца быловынесено практически все, чтобы избавить вещи от полного разрушения.

Густой пар наполнял помещения, мешая людям узнавать другдруга, несмотря на обилие свечей. От стен, по которым текли испарения,негашеная известь, краски, лаки, исходил едкий, вредный запах, стеснявшийдыхание. Это был склеп, заранее построенный склеп, в котором вместе с трупомобречены были находиться живые люди.

Каждый из обитателей замка боялся вредного сырого воздуха,ядовитых испарений, смертельной простуды, но все были далеки от мысли, что этотдворец станет гробницей лишь одного из, них — и того именно, кто один—единственный был от него в восторге.

Кстати надо сказать, что Павлу кто-то предсказал, что еслион первые четыре года своего царствования проведет счастливо, то ему большенечего будет опасаться и остальная жизнь его будет увенчана славой и счастьем.

Он так твердо поверил этому предсказанию, что в 1800 годуиздал указ, в котором благодарил своих добрых подданных за проявленную имиверность и, чтобы доказать свою благодарность, объявил помилование всем, ктобыл сослан им, или смещен с должности, или удален в свои поместья.

Завершение постройки Михайловского дворца было для него ещеодним поводом выразить свой восторг. Митрополит Амвросий после освящения замкаполучил в награду от Павла бриллиантовый мальтийский крест — да, в то времяэтот священник был уже кавалером ордена!

Именно оттого, что он рьяно разделял безумное увлечениеПавла католичеством, и был внезапно возвышен этот архиепископ до чинамитрополита. Некоторые, впрочем, сплетничали, что дело тут не только вудовольствии, с которым Амвросий носил мальтийский крест, а в той готовности, скакой он дал императору разрешение на скорое расторжение его брака с МариейФедоровной и женитьбе на княгине Гагариной (а может быть, и на мадам Шевалье,император еще и сам хорошенько не знал, кого выбрать).

Правда, княгиня (да и актриса!) были формально замужем,однако в деле расторжения браков, как и во всяком другом деле, главное —сделать первый шаг.

Михайловский дворец был непрестанным напоминанием обувлечении Павла идеалами ордена Иоанна Иерусалимского, которое с годами отнюдьне остыло, но приняло характер не просто мании, а некоей хронической болезни.

Скажем, цвет замка был именно красный — как орденскийсупервест.

Дело было вовсе не в том, что красный цвет любила АннаЛопухина-Гагарина. Она любила его именно потому, что этот “мальтийский” цветобожал император.