В тронной зале замка среди гербов России и ее губернийстояло знамя Мальтийского ордена. В двух ярусной мраморной зале, стены которойбыли отделаны инкрустациями из черного мрамора с бронзой, стоял караулмальтийских офицеров — самых отборных красавцев, в число которых мог бы попастьнесчастный Сибирский…

Но император о нем и думать забыл. Да и вообще — он старалсяне думать ни о чем дурном.

“Я никогда не был столь довольным, никогда не чувствовалсебя более покойным и счастливым!” — твердил он, принимая самый удовлетворенныйвид. “Дому твоему подобает святыня в долготу дней…”

Да полно, в самом ли деле было императору благое видение,или и надпись на фронтоне дворца — нечто вроде попытки заклясть судьбу, внушитьи ей, что у Павла и его семейства все хорошо, все отлично?

Ему было очень просто угодить в те дни, потому что из-засамообольщения, мешавшего ему судить здраво, о чем бы то ни было, Павелпринимал за чистую монету самую грубую лесть.

— Какая удобная лестница! — воскликнула одна находчиваядама, внезапно увидав императора, когда она с трудом поднималась по удивительнокрутым ступеням, ведущим на первый этаж Михайловского дворца.

Павел в восторге расцеловал даму, похвалившую его любимоедетище.

Как раз шли последние дни Масленицы. Воспользовавшись этим,Павел задал бал в новом помещении. В прочие же дни здесь устраивалисьмногочисленные спектакли, весельем и музыкой несколько скрашивающие безотрадноевпечатление, которое производило это тяжелое, массивное здание, в которомимператор считал себя в полной безопасности от всяких случайностей.

Это ощущение безопасности сделало его самовластным ибезрассудным, как никогда. Явление в России принца Вюртембергского было однимиз проявлений этого безрассудства, доходящего порою до умопомешательства.

Князь всегда провожал графа Петра Алексеевича фон дер Паленадо самых ворот, как особо почетного гостя и своего лучшего друга. Не сталисключением и этот вечер.

Каразин долго смотрел вслед графской карете, опираясь окаменную морду льва, вытянувшегося возле ворот, потом тихо махнул рукой ипобрел во двор, медленно, с усилием передвигая ноги. Он чувствовал себяразбитым, необыкновенно усталым — почти по-стариковски.

Сегодня, сейчас, несколько мгновений назад он простился случшим, самым верным и надежным своим другом. Навеки простился.

Это слово, значение его и смысл еще предстояло понять ипрочувствовать до конца, навеки, навсегда, безвозвратно…

Петр Алексеевич перед инспекционной поездкой в Лифляндию иКурляндию нанес последний визит Другу юности своей — князю Каразину — и толькоему поведал об истинной причине его отъезда.

Строго говоря, ни для кого не была секретом холодная, лютаяненависть вдовствующей императрицы к графу. Это чувство преследовало МариюФедоровну с того самого дня, как ей сообщили о смерти супруга. Почему-то именноПалена особенно сильно ненавидела она, хотя хитрый курляндец даже неприсутствовал в спальне императора, когда тому сначала предложили подписатьотречение от престола, а потом прикончили.

Не явился туда — и все тут. Если генерал Талызин задержалсянечаянно, то Пален — нарочно, сознательно. То ли он не хотел марать руки вкрови бывшего благодетеля, то ли сомневался в исходе дела — бог весть. Однакоименно Пален все-таки был душою заговора, и вдовствующая императрица хотела —нет, жаждала если не крови его, то позора.

А главное, Александр ускользал из его рук, выжидая случая,чтобы окончательно освободиться от человека, которому был всецело обязаннынешним своим положением. И он с жадным вниманием выслушивал россказни о некихнебесных знамениях, которые являлись там и сям всевластному министру, не простопорицая и осуждая его, но впрямую обвиняя в гибели Павла.

Так, в одной церкви вдруг появилась икона с надписью: “Мирли Замврию, убийце государя своего?” С легкой руки госпожи Нелидовой, слухи обэтом пошли гулять по всему Петербургу, и все те, кто не одобрял цареубийства,увидели в этой надписи прямой намек на роль, сыгранную Паленом. Он, впрочем, ив ус не дул, а распространителей этих слухов велено было сечь нещадно иприлюдно, чтобы воду не мутили.

Затем Мария Федоровна поставила сына в известность, что ногиее не будет в Петербурге, доколе там останется “этот гнусный интриган”.Александр призадумался… Тем временем известный пастор Губер навестилвдовствующую императрицу и имел с ней продолжительную беседу. После этого МарияФедоровна вызвала к себе митрополита Амвросия.

Этот человек возвышением своим был обязан покойномуимператору Павлу, которому не мог нравиться прежний митрополит Гавриил, любимецего матери Екатерины. Особенно любил Павел Амвросия за его приверженностьМальтийскому ордену и покровительство расширению католических церквей в России.

Павел называл это веротерпимостью, хотя нормальный человекназвал бы это вероотступничеством. Но Павел не был нормален…

Однако вернемся к Палену. В один из воскресных дней, сособой торжественностью отслужив обедню в Никольском морском соборе, Амвросий впарадной карете подъехал к дому петербургского генерал-губернатора. Медленновышел он из кареты и долее обычного оставался у губернаторского подъезда, желаяпривлечь к себе как можно более простого народа. Когда действительно огромнаятолпа нахлынула к подъезду губернатора, увидавши митрополита и желая получитьего благословение, тот вошел в дом Палена.

После обоюдных приветствий и разговоров о пустяках Амвросийобъявил Петру Алексеевичу причину своего визита к нему и, взявши руку, подвел кокну, из которого можно было видеть огромную толпу собравшегося народа.Амвросий своим густым, значительным голосом сказал графу, что советует ему какможно скорее оставить Петербург, если он не хочет быть растерзанным в клочкинародом, который уже не скрывает своей ненависти к нему за его страшные деяния,и что стоит только митрополиту сказать два слова, как не останется в живых нетолько генерал-губернатор, но и сам дом его будет разметен по камушку.

Пален, один из величайших интриганов своего времени, могоценить и хорошую интригу другого лица. Однако сейчас он увидел только грубосработанную провокацию, которая могла иметь успех лишь потому, что зиждилась наявном одобрении Марии Федоровны и негласном — самого молодого государя. ПетрАлексеевич понял, что изгнание его предрешено, однако решил подождать еще день,не предпринимая никаких шагов.