— Верну, — пообещал Максим Вавилов.

А про себя подумал: вот в Питер слетаю и верну. Завтравечером.

* * *

Надежда долго и бессмысленно колотила в дверь МарьиМаксимовны — та не открыла, да и странно было бы, если б открыла ночью! — апотом позвонила Уолшу.

Больше звонить было некому.

Трясясь, как в ознобе, забывая английские слова, она быстровыговорила в трубку, что у нее в квартире на люстре повесился какой-то человек,и уселась на верхнюю ступеньку — ждать.

Ей показалось, что прошла вечность, прежде чем он приехал.Гроза бушевала вовсю, и белые всполохи молний озаряли парадное, где жаласьНадежда, и распахнутую дверь в ее квартиру, в которой был покойник.

Ей было так холодно, что зубы отчетливо стучали, выбивалидробь, и, когда хлопнула дверь парадного, она даже не смогла сдвинуться сместа.

Уолш прибежал по лестнице, почему-то с головы до ног мокрый.Он был один, а Надежда была уверена, что он приведет с собой три батальонаморских пехотинцев.

— Почему вы здесь? — спросил он.

Она замотала головой — разжать зубы значило снова услышатьих отвратительную костяную дробь.

— С вами все в порядке?

Надежда выпростала из кармана руку и показала большой палец— с ней все просто отлично!

С него капало, капли попадали на нее и казались теплыми, таксильно она замерзла!..

Он посмотрел на дверь в ее квартиру, достал из карманастранной формы фонарик, который загорелся так ярко, что Надежда зажмурилась,зажал его в зубах и осмотрел замки.

Кажется, ему не понравилось то, что он увидел, потому что оносмотрел еще раз и подвигал дверь обеими руками туда-сюда.

— Офвавафесь фесь! — сказал он Надежде с фонарем в зубах, иона поняла, что он велит ей оставаться здесь.

Она опять судорожно кивнула, и он пропал в черноте, задверью.

Она думала, что он обязательно достанет пистолет, будетприседать и оглядываться, как это делают в кино, но он не приседал и неоглядывался, а просто вошел, и все.

Через несколько секунд он вернулся к Надежде. Фонарик был унего в руке, и ярким лучом он обшарил стены парадного.

Луч мазнул по масляной краске, кое-где облупившейся, иуткнулся в электрический щиток.

Дэн Уолш снова взял фонарь в зубы, достал из карманасовершенно мокрых штанов перчатку и перчаткой за уголок потянул на себя дверцущитка. Надежда не видела, что он там обнаружил, но что-то щелкнуло, потомзатрещало, и через секунду в ее квартире зажегся свет!

— Вы можете встать?

— Наверное, могу.

— Тогда нам нужно зайти в квартиру.

— Я.., я не могу, Дэн.

— Пойдемте, — повторил он настойчиво. — Не следует здесьсидеть.

— А.., милицию вызвать? Все-таки там.., труп.

— Там нет никакого трупа, — сказал Уолш. — Это чьи-то глупыешутки. Поднимайтесь, Надя.

Ее имя он произнес не так, как произносят все англоязычные,— «Надья». Он сказал совершенно правильно — «Надя».

— Как.., нет трупа? А.., человек на люстре?..

— Это не человек.

— Что?!

— Пошли! — И он подтолкнул ее в квартиру.

Кругом горел свет, и было совершенно не страшно. Ее сумкапривычно стояла на полке, и туфли валялись посреди коридора, словно ничего неслучилось.

Зубы все еще стучали, и руки сильно тряслись, и ей пришлосьсложить их на груди и взять себя за локти, чтобы Уолш не увидел, как сильно онитрясутся.

Он первым прошел в гостиную, и она следом за ним, с ужасом,но все-таки с некоторым любопытством выглядывая из-за его плеча.

— Вот покойник, — сказал Уолш по-русски и простер руку всторону дивана. — Посмотрите.

На диване лежало нечто совершенно непонятное, белое,невразумительное, странной формы.

— Где покойник? — спросила Надежда и посмотрела наамериканца.

— Это он и есть. То есть это, конечно, никакой не покойник,но это то самое, что висело у вас на люстре.

На диване лежало какое-то огородное пугало. Она разглядела,когда подошла поближе. Сшитая из двух простыней кукла, даже и не кукла, а так,ерунда какая-то — ручки, ножки, огуречик, вот и вышел человечек! Кукла быладовольно большой, примерно в половину человеческого роста, на длинной веревке.

— Что это такое?! — требовательно спросила Надежда у Уолша.— А?! Откуда это взялось?

Тот пожал плечами.

Надежда подошла и потрогала длинную белую сосиску, «руку» еенедавнего покойника. Пугало было набито то ли ватой, то ли соломой, внутри унего отчетливо шуршало, и какие-то острые углы проступали через тряпку.

— Чем он набит? — спросила Надежда, как будто Уолш всвободное от американского президента время занимался набивкой чучел.

Тот сосредоточенно пощупал «руку».

— Думаю, газетами. Но это не самое интересное, Надя. Самоеинтересное вот здесь. Взгляните.

Он легко, одним пальцем перевернул пугало, и Надеждаотшатнулась и прикрыла глаза.

На обратной стороне чучела на уровне груди было написаночерными буквами «Павел».

— Так зовут вашего мужа?

— Да.

Дэн Уолш взглянул ей в лицо и перевернул пугало надписьювниз.

— И чем вы можете это объяснить?

— Ничем.

— Понятно.

Он обошел комнату, заглядывая во все углы, словно что-тоискал, а потом еще залез на подоконник и потряс рамы. Надежда все стояла возледивана, тупо глядя на пугало.

— Кто мог войти в вашу квартиру?

— Никто, господин полковник.

— Подумайте, госпожа Звонарева.

— Ключи есть только у моих родителей, у меня и у Павла.

— Он вам их не вернул, когда вы расстались?

Она подумала немного.

— Нет. Он сказал, что отдаст их Сашке, соседу, но Сашканичего мне не передавал, и я решила, что мой муж так их и не оставил.

— Вы его не спрашивали про ключи?

— Нет.

Она не стала говорить, что ей все казалось, что если он неотдал ей ключи, значит, он обязательно вернется, значит, он хочет, чтобы у негобыл путь домой…