— Бери первый вариант, — ответил Пахомов, внимательно выслушав, — второй нам совсем не подходит. За лохов, что ли, держат?

Гена словно увидел, как искривились губы шефа в смачном плевке, там, в Мюнхене.

Пахомов пребывал в плохом настроении и хотел уже попрощаться, но Гена опередил его:

— Виктор Николаевич, у меня к вам еще разговор есть, личный. Можно?

— Выкладывай, опять с Линой поругался, а? — буркнул Пахомов, давая понять, что ему сейчас совсем не до жениханий своего зама.

— Не совсем… Тут такое дело… Даже не знаю, с чего начать… — замямлил Кульбит.

— С начала и начинай… — потерял терпение Пахом. — Что там еще случилось?

— В общем, Раиса Петровна… У нее с головой проблема.

— У нее всегда с головой проблема, не обращай внимания, — хохотнул Пахом, голос его потеплел. — Одна большая проблема. Нашел, о чем обеспокоиться…

— Вы не поняли, мы вчера с Линой ее навещали. Так ей всюду мерещится какой-то ее ученик. На базаре, в магазине, около школы…

— Ну и что? — перебил Пахомов. — У Раисы много учеников. Она все свои выпуски помнит. Память просто адская.

— Да, я это знаю, но Лина говорит, что именно этот давно помер. А она ей отвечает, что обознаться не могла, да и парень отозвался на Вову…

— Чего, — насторожился Пахом, — какого еще Вову? А ну-ка, подробней рассказывай.

— В общем, так, Гена, история нехорошая, — устало подвел итоги Пахомов, выслушав сбивчивый рассказ Кульбита. — Сейчас же вывози к себе свою ангелицу и Раису Петровну. Чтоб никто по улицам не шарился, даже с охраной. Пусть дома у тебя сидят и двери никому не открывают. Сам ты тоже ничего не предпринимай, не геройствуй, никого не ищи. Иначе он тебя переиграет…

— Кто он? — не понял Гена.

— Вот этот самый Вова, мы с тобой о нем говорим… Занимайся только этим делом. Пока забудь про кредиты. Это важнее. А я прилечу первым же рейсом.

— Ждем, Виктор Николаевич, — радостно отрапортовал Кульбит.

— Ты меня с размахом встречай, с цветами, оркестром и ковровой дорожкой, Гена, — дал последнее указание Пахомов и отключился.

Теперь оставалось обсудить ситуацию с Лилькой и поставить в известность жену.

Перед самым отъездом на работу Иван заскочил в кабинет за документами, над которыми корпел весь вчерашний вечер, и оторопел. Весь пол оказался усеян бумагами, а угол стола из карельской березы искорежен острыми зубами. Банзай. Бессараб, чертыхаясь, начал собирать с пола разбросанные листы. Он злился на себя, что забыл закрыть дверь кабинета, злился на шкодливую псину, забежавшую в дом и радостно носившуюся по его кабинету. Время поджимало. Иван торопливо осмотрел измятые страницы. Придется на работе разобрать, а некоторые даже восстановить после визы Банзая. Среди бумаг промелькнул осколок стекла, а рядом нашлась разбитая рамка. Бессараб быстро пошарил ладонью по устилавшим пол смятым листам, и выудил разорванный на части договор с поставщиком и обрывки пожеванной фотографии. Иван взял в руки то, что осталось от снимка, и горестно вздохнул, даже не пытаясь скрыть охватившего его отчаяния.

"Ну почему из всей макулатуры, валявшейся на письменном столе, его собака выбрала именно фотографию Лили, выпрошенную у Юли Говоровой с таким трудом"

Иван собрал растерзанную Банзаем деревянную рамку. Наверное, дубовый багет пришелся псу по душе.

"Крокодил какой-то. Лучше б пуделя завел" — в сердцах подумал Иван и решил при первой возможности взять зубастика на охоту. Он отложил в сторону покореженные собачьими зубами обрывки Лилькиной фотографии. Выкинуть рука не поднялась, хотя и так понятно, что восстановить снимок не удастся. Но на работе на письменном столе в такой же рамке из мореного дуба стоит еще одна фотка. Та даже больше нравилась Ивану. Лиля, улыбаясь, обнимает Свету и Мишутку. Редкий кадр. Самому Ивану так и не удалось увидеть воочию улыбку любимой. Но еще не все потеряно, хотя семейство Цагертов он так и не нашел. И Пахомов как в воду канул. Все телефоны, записанные у Ивана, молчали. А Кафтанов сообщил, что ни Лиля с детьми, ни Пахом Россию не покидали.

Бессараб приехал в офис и, зайдя в кабинет, первым делом бросил пристальный взгляд на рамку, вот уже пару недель красовавшуюся у него на столе.

"Слава богу, на месте, — выдохнул Иван, словно его собака объявила охоту на Лилькины фотографии и пробралась в офис. — Какая чушь. Конечно, фотография на месте, где же ей еще быть, если в его кабинет, кроме самого хозяина, могут войти только его секретари".

Иван повесил пиджак в шкаф и быстро прошел к столу, решив сразу же отправить Леночку в фотоателье сделать копию снимка. Он потянулся через весь стол, намереваясь аккуратно достать изображение любимой, и обомлел. Из знакомой рамки мореного дуба вместо коротко стриженой блондинки, обнимающей детей, на него смотрело мультяшное чудовище, пытающееся догнать орех.

На крик Бессараба из приемной примчалась Леночка и застыла в недоумении.

— Что это? Что это такое? — орал Иван, а красная как рак секретарша лепетала слова оправдания.

— Что случилось? — в кабинет заглянула дура Самойлова. Видать, только пришла на работу. В руках матерчатая сумка, с которой впору ходить побираться. Ненавистная секретарша смело прошла мимо Леночки и взяла рамку, брошенную Иваном на стол для переговоров.

— Я вас спрашиваю, что это? — снова зашелся криком Бессараб.

— Это? — спокойно переспросила Самойлова. — Белка Скрат из "Ледникового периода". Не знала, что вы такой поклонник мультипликации.

— Кто входил ко мне в кабинет? — закричал Бессараб.

Леночка пыталась что-то сказать, но с перепугу не могла вымолвить ни слова.

— Кроме вас, мы с Леной заходим. Второй ключ от вашего кабинета храним в сейфе. Ни я, ни Лена не ставили вам на стол эту фотографию, — тихо и уверенно заявила Самойлова и сделала вывод: — Значит, ее поставили вы сами.

— Вы… — У Ивана перехватило в горле от возмущения. — Что вы несете?

— Ничего, — вскинулась Самойлова, по лицу прошлась блудливая ухмылка. — Но, я думаю, учредители задумаются, когда узнают, что вы ставите на рабочий стол фотки мультяшных героев, а потом об этом забываете.

Самойлова развернулась и гордо зашагала к выходу. Вслед за ней полетела проклятая рамка. Леночка завизжала от страха.

— Потише, Иван Григорьевич, — предупредила несносная секретарша. — Мы с Леной никому не скажем. А на шум могут сбежаться другие сотрудники. Придется объяснять. Пойдут сплетни, начнутся насмешки.

Иван почувствовал себя идиотом. Он посмотрел на свежую вмятину, оставленную в стене врезавшимся углом рамки, перевел взгляд на испуганную и бледную Леночку. И затем воззрился на Самойлову, застывшую в дверном проеме.

"Дура дурой, но она права" — пронеслось в голове у Ивана. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Потом посмотрел на своих секретарей и велел надтреснутым голосом: