— Эй, Радко! Что тамо у тебя за добр молодец?! Ступайте-ка ко мне вборзе!

Нерадец послушно поднялся на степень вслед за Радко.

— Что умеешь? На мечах, на саблях биться? — стал вопрошать Ярополк. — Копьём владеешь?

— Приходилось, княже, и мечом работать, и копьём. На ятвягов ходил в пешем полку и супротив ляхов такожде бился. И на половцев поганых хаживал со князем Всеволодом Ярославичем, — отвечал Нерадец тем же спокойным, ровным голосом.

— Лепо. — Ярополк одобрительно затряс своей широкой пшеничной бородой. — Вот что, парень. Испытать тя надобно. Эй, гридни! Толпу отгоните! Место освободите! Дмитрий! — окликнул князь самого сильного воина из своей дружины. — Подойди! Вот, — обратился он снова к Нерадцу. — Попробуй одолей его. Сумеешь — сразу в дружину возьму!

Нерадец равнодушно усмехнулся, сбросил с плеч кафтан, рубаху, изготовился к борьбе. Дмитрий сотворил то же. Заиграли мышцы на руках борцов, схватились они, повалили друг дружку наземь. Дмитрий попытался обхватить супротивника за шею, но Нерадец ловко увернулся и быстро отпрыгнул в сторону. Они долго кружили, присматривались один к другому, снова сходились, пытались то подножку подставить, то просто навалиться и придавить противника всей тяжестью тела своего могутного к земле.

Наконец Нерадцу удалось подсечь ногу Дмитрия. Умело захватил он выю отчаянно сопротивляющегося дружинника в замок, приналёг сверху, резким движением пригнул к земле, но этого Нерадцу показалось мало. Словно позабыл он, где находится, словно настоящий враг был сейчас перед ним. Лицо Нерадца исказила лютая злоба. Не обращал внимания он ни на крики вокруг, ни на громкое княжеское повеление:

— Довольно!

Сильными руками он давил и давил обессилевшего Дмитрия, и когда тот уже почти прекратил сопротивление, внезапно выхватил из голенища сапога кривой острый нож.

Выручил Радко. Вовремя подскочил он к месту схватки, первым ударом выбил нож из руки Нерадца, а вторым что было силы врезал ему по исполненной лютой злобы роже. Похоже, последний удар заставил сына ремественника опомниться. Он как-то поспешно отпустил Дмитрия, поднялся, а затем, повернувшись лицом ко князю, отвесил ему подобострастный поклон.

— Беру тебя! Вижу силу в дланях! — изрёк Ярополк.

Радко хотел было возразить, не убивец ить нужен им, не головорез какой, но воин доблестный, но уж шибко громко зашумела толпа на площади. Утонули в многоголосом гуле слова упреждения. Много позже, вспоминая эти мгновения, клял себя Радко, что не подошёл тогда к князю, не отговорил, не переубедил. Чуял же лихо, видел злобные белесые глаза Нерадца, понимал где-то в глубине души — не товарищ сей Нерадец добрым дружинникам волынским, ворог он, и цели у него — совсем иные. Не служить князю, не добывать себе и иным честь и славу, но зло творить.

Отмёл прочь мысли тревожные, решил не вмешиваться, не наживать себе новых неприятностей. И без того после угров да Ардагаста косится недовольно на него князь Ярополк.

...Вместе с прочими вновь взятыми в дружину молодцами поселился Нерадец в княжеской гриднице. Нёс сторожу во дворце и на стенах крепости, исполнял княжьи и воеводские поручения. Вроде толковый оказался парень, исполнительный, силу же в дланях имел неимоверную. Кочергу сгибал и разгибал играючи. Со временем забылся случай на площади, только Радко один всё вспоминал злобный взгляд белесых глаз, да отчего-то не пришёлся Нерадец по нраву княгине Ирине.

— Странный он человек, — говорила Ирина не раз мужу своему. — Угрюмый, мрачный. Такие люди всегда держат нож за спиной. Ведь он чуть не убил Дмитрия. Как же ты доверяешь ему?

Ярополк от жены отмахивался.

— Сама не ведаешь, что болтаешь. Ну, горяч удалец. Не сдержался. Многие по младости лет таковые были. Вот конь дикий, тарпан. Сперва норов кажет, взбрыкивает, рвёт узду, сбросить тебя пытается. А потом, глядишь, ретив становится, верен. Так и сей Нерадец. Оботрётся, остынет, — убеждал он встревоженную княгиню.

— Злой он, — с глубоким сомнением качала головой молодая женщина.

Сердце-вещун подсказывало ей: ждёт их всех от этого исполина с недобрыми глазами большая беда.

...В начале лета Ярополк, наущаемый матерью и боярами, изготовился выступить на Киев.

ГЛАВА 37

Громадный стольный город на высоких холмах над бурной рекой, с золочёными кровлями боярских теремов и маковками тьмочисленных церквей, с обширными слободами в оврагах и на склонах, с воротами кирпичной кладки величаво возносился над усталым с дороги Халдеем. В голубом небе над воротной башней реял стяг с Михаилом архангелом на поле такого же цвета, как и чисто вымытый небосвод. Утреннее солнце золотило свинцовые верха киевских соборов, отражалось на подёрнутой мелкой рябью глади могутного Днепра, ласково согревало лицо. Зеленели в окрестностях города леса сосновые и рощи дубовые. Воздух, свежий и прозрачный, дурманил голову.

Проехал Халдей мимо Копырёва конца[213], лишь скользом глянув на дом родительский, на богатые хоромы дяди Езекии по соседству, на каменное здание синагоги. Спешить надо было, ударил он боднями низкорослого степного скакуна, быстрой рысью достиг Жидовских ворот, въехал в город Ярослава[214].

Повсюду вокруг слышал Халдей звон булата — бухали тяжело молоты в кузницах, а на просторных, крытых досками улицах встретилось ему множество оружных людей.

«Не иначе, в городе готовятся к войне. Может быть, великому князю давно известно обо всех делах на Волыни и без грамоты Володаря?» — рассуждал хазарин.

Наверное, стоило ему сперва навестить родичей, выяснить, что творится в стольном, но Халдей торопился. Копыта коня гулко пробарабанили по каменным плитам под аркой очередных ворот. Миновав Бабий Торжок[215], Халдей оказался вскоре возле княжьего дворца.

Грозно нависали над ним две каменные башни. Гридни с копьями в руках провели хазарина вверх по крутой винтовой лестнице.

В маленьком покое с узкими высокими окнами встретил его старший сын великого киевского князя — тридцатидвухлетний Владимир Мономах.

Не очень высокого роста, но широкий в плечах, крепко сбитый, с густой рыжеватой шевелюрой, вытянутыми в стрелки тонкими усами и