Несмотря на критику со стороны Дюран-Рюэля и собственное недовольство, Ренуар не бросал начатого и, прилагая колоссальные усилия, пытался закончить «Больших купальщиц» к началу выставки Пти 1887 года. Алина позировала для обнаженной в центре, Валадон – для обнаженной слева. Первые наброски, показывающие процесс работы над картиной, относятся к январю 1886 года – как раз тогда Моризо посетила мастерскую Ренуара[646]. В дневнике она отметила: «Два рисунка – обнаженная женщина входит в воду – показались мне такими же очаровательными, как рисунки Энгра. Он сказал мне, что, с его точки зрения, обнаженная натура – одна из основных форм искусства»[647].

В мае и июне 1887 года «Большие купальщицы» были представлены в галерее Жоржа Пти. В каталоге Ренуар добавил к названию картины подзаголовок «Эксперимент в области декоративной живописи» – тем самым он высказал пожелание, чтобы эта работа рассматривалась как настенная роспись, о чем уже говорилось во второй главе. Кроме того, этим подзаголовком Ренуар подтвердил сходство своих купальщиц с популярными декоративными панно Пюви де Шаванна, на которых тоже изображены полуобнаженные женщины, – на Салоне 1879 года они пользовались большим успехом[648]. Известно, что настенными росписями Ренуар заинтересовался после работы в доме Бибеску в 1868 году; десять лет спустя Жорж Шарпантье безуспешно пытался помочь ему найти государственные заказы на такие росписи. Теперь, спустя еще десятилетие, Ренуар надеялся, что «Купальщицы» продемонстрируют его таланты в области настенных росписей. И если у «Кормящей матери» были традиционные прототипы – образы Богоматери и младенца Христа, то и «Большие купальщицы» заставляли вспомнить искусство прошлого, особенно рельеф из Версаля с изображением купальщиц, выполненный в XVII веке Франсуа Жирардоном[649].

Большинство отзывов на «Больших купальщиц» оказались негативными – в их числе было и мнение агента. Дюран-Рюэлю не нравились все до единого образцы энгровского импрессионизма, которые ему показывал Ренуар, в том числе и доэнгровские портреты членов его собственной семьи, выполненные в 1882 году[650]. Неудивительно, что и новая работа Ренуара пришлась ему не по душе. В октябре 1888 года Писсарро писал: «[Ренуар] сказал мне, что все, от Дюрана до его прежних коллекционеров, критикуют его и его попытки отказаться от романтического периода [импрессионизма]»[651]. В 1886 году Моризо утверждала, что Ренуар – прекрасный рисовальщик, но год спустя, в середине мая 1887 года, Писсарро высказался в противоположном ключе: «Ренуар не обладает талантом рисовальщика, и при отсутствии прекрасных цветов, которые он раньше чувствовал чутьем, он делается бессвязным». Свое недовольство новым стилем Ренуара Писсарро объяснял так: «Что до Ренуара, опять та же смута… Я понимаю, что́ он пытается сделать; прекрасно, когда человек не хочет стоять на месте, однако он почему-то сосредоточился на одной только линии; его фигуры оторваны одна от другой, без всякой оглядки на цвет; результат довольно невнятный»[652].

По большому счету, в неодобрительном отношении Писсарро к энгровскому импрессионизму Ренуара слышен отзвук неодобрения Ренуаром неоимпрессионизма Писсарро – в результате между ними возникли трения. В сентябре 1887 года Писсарро пишет, что сказал Ренуару: «Что до тебя, Ренуар, то ты блуждаешь наугад. Я же знаю, что делаю»[653]. Кроме того, Писсарро перечисляет других художников и критиков, которые не одобрили новый стиль Ренуара. Во время майской выставки 1887 года в галерее Пти Писсарро отметил: «Бракемон… критически отозвался о Ренуаре, хотя некоторые части большой картины [„Больших купальщиц“] нарисованы, с его точки зрения, очень хорошо. Я согласен с ним относительно этих частей. Но целое, синтез никуда не годится, а они отказываются это понимать!»[654] На следующий день Писсарро сообщил Люсьену: «Я видел [критика] Астрюка, который громко сетовал на закат творчества Ренуара»[655]. Год спустя, в октябре 1888-го, Писсарро еще подробнее описал беды Ренуара: «Имел долгую беседу с Ренуаром… Похоже, он очень болезненно относится к тому, что мы думаем об этой выставке. Я сказал ему, что для нас единственной целью, к которой должен стремиться всякий художник, является поиск единства, оно, при всех его недостатках, более осмысленно и художественно обоснованно… [С этим его новым стилем] он больше не получает заказов на портреты! Вот ведь незадача!»[656]

Впрочем, не все отзывы были отрицательными. Некоторые критики, друзья Ренуара, высказали благожелательное мнение. Теодор де Визева, поляк по происхождению, назвал «Больших купальщиц» «нежной, но сильной работой»[657]. Гюстав Жеффруа рассыпался в похвалах: «Ренуар честно трудился над достижением интеллектуального и живописного идеала… [сочетая] светозарную чистоту примитива с несуетным рисунком Энгра»[658].

Был один художник, которого глубоко тронули работы Ренуара этого периода, – Винсент Ван Гог, тогда никому не известный, незнакомый с Ренуаром лично (они так никогда и не познакомятся). Ван Гог прибыл в Париж в феврале 1886 года и два года жил у своего брата Тео, торговца произведениями искусства. Тео активно участвовал в художественной жизни Парижа и наверняка водил брата на выставки Жоржа Пти – Ван Гог впоследствии писал из французской провинции: «Я часто думаю про Ренуара, про его четкую чистую линию. Именно так люди и предметы и выглядят в этом чистом воздухе… Бывают женщины, как у Фрагонара, а бывают – как у Ренуара»[659].