Хотя Ренуара и смущали требования Дюран-Рюэля, он одновременно пытался возродить свой портретный бизнес, в частности написал большой семейный портрет, который предполагал выставить на Салоне, как когда-то портрет семьи Шарпантье. В январе 1888 года Ренуар сделал предложение своему другу, еврейскому поэту-символисту Катюлю Мендесу, который жил с пианисткой-виртуозом и композитором Огюстой Ольме, – у них на двоих было пятеро детей, троих из которых Ренуар задумал написать: «Дорогой друг, мне… нужно, чтобы Вы мне срочно сказали, хотите ли Вы иметь портреты своих прелестных детей[693]. Я предполагаю выставить их в мае у Пти. Как видите, дело срочное. Вот мои условия, которые Вы, полагаю, примете. 500 франков за три портрета в полный рост и [всех троих] вместе. Старшая у пианино берет ноту, повернувшись к сестре, которая настраивает скрипку. Младшая опирается на пианино и слушает, как и подобает в юном возрасте. И всё. Я бы сделал наброски у Вас в доме, а писал бы у себя. P. S. 500 франков можно выплачивать по 100 франков в месяц. Жду ответа. Ваш друг Ренуар, дом 28 по рю Бреда [адрес мастерской]»[694]. К письму Ренуар приложил детализированный рисунок, иллюстрирующий замысел картины. Мендес согласился. Ренуар закончил работу вовремя, однако у Пти портрет не выставили. Вместо этого он был показан на выставке у Дюран-Рюэля в мае и июне 1888 года, а потом – на официальном Салоне в мае и июне 1890-го[695]. Этот портрет не пользовался большим успехом на Салоне, возможно, из-за ярких цветов и стилизованных лиц. В итоге попытка Ренуара вернуться к заработку за счет портретов не увенчалась успехом. В 1888 году он получил один заказ от Дюран-Рюэля, на портрет его дочери Мари. На следующий год был получен заказ на портрет мадам де Бонньер. Потом портреты ему иногда заказывали друзья[696].

1888 год стал для Ренуара поворотным – не только в творчестве, которое все больше тяготело к классицизму, не только в состоянии здоровья, которое начало постепенно ухудшаться, но и в финансовом положении, которое резко пошло в гору. Дюран-Рюэль, исчезнувший на просторах Америки, добился сногсшибательного успеха в Нью-Йорке, где открыл галерею и начал продавать работы импрессионистов по ценам куда более высоким, чем в Европе. К 1890 году Ренуар и другие импрессионисты наконец-то добились финансового успеха и признания критиков. Впоследствии Дюран-Рюэль сказал в одном интервью: «О! Без Америки я бы пропал, погиб, купив столько Ренуаров и Моне! Две устроенные там в 1886 году выставки спасли меня. Американская публика над нами не насмехалась [в отличие от французской]. Здесь покупали – да, не слишком активно, однако благодаря этому Моне и Ренуар наконец-то начали сводить концы с концами, а потом, как вам известно, подтянулась и французская публика, которая раньше так упрямо отвергала эти работы»[697]. Дюран-Рюэль имеет в виду свою выставку, состоявшуюся в апреле 1886 года в Американской ассоциации искусства и имевшую большой успех. На ней были в основном выставлены импрессионисты, в том числе 38 работ маслом и пастелей Ренуара, а всего около трехсот произведений[698]. Интерес был так высок, что выставку продлили на май-июнь в Национальной академии дизайна в Нью-Йорке[699]. В августе Дюран-Рюэль написал одному из своих клиентов, Фантен-Латуру: «Не верьте в то, что американцы – дикари. Напротив, они куда менее невежественны и менее консервативны, чем наши французские любители искусства. Я имел большой успех с работами, достоинства которых двадцать лет безуспешно пытался раскрыть парижанам»[700].

С 25 мая по 20 июля Дюран-Рюэль опять находился в Нью-Йорке и проводил вторую выставку в Национальной академии дизайна[701]. На ней было представлено пять картин Ренуара[702]. Заявления Дюран-Рюэля показались Ренуару неубедительными, в мае 1887 года он писал: «Боюсь, что Вы утратите интерес [к продажам во Франции] и отвлечетесь, в погоне за несбыточным, на Америку… Мне кажется, что уезжать из Парижа неразумно; в других местах возникнут те же трудности»[703]. Однако Дюран-Рюэля так вдохновил коммерческий успех в Америке, что в 1888 году он открыл в Нью-Йорке галерею, которую ждало шестьдесят два года процветания[704].

Весь 1889 год Ренуар продолжал жаловаться на самочувствие. В августе Моне занимался сбором средств на покупку эпохальной «Олимпии» Мане, которую он и его друзья считали первым примером современной живописи. Работу того и гляди должны были купить американцы. Моне считал, что она должна остаться во Франции, и с помощью друзей – художников и патронов – создал фонд, чтобы приобрести картину для Лувра. 11 августа Ренуар ответил: «Денег достать невозможно… Надеюсь, что Мане попадет в Лувр, но ему придется обойтись без моей помощи. Могу только сказать, что искренне желаю Вам успеха в этом деле»[705]. Пять месяцев спустя Ренуар смог наскрести средств на скромный вклад – 50 франков[706]. К 1890 году их с Моне работы начали активно продаваться в Америке – и это стало переломным моментом в карьере обоих. Было продано много работ, причем по высокой цене. С бедностью для Ренуара было покончено.

Подспудные трения между Ренуаром и Моне возникли снова, когда к Моне успех пришел раньше, чем к его коллеге. В 1889 году Дюре написал Кайботту, имея в виду обоих художников: «Расстроился, когда прочитал то, что ты мне пишешь про ссору между Моне и Ренуаром. Они были друзьями, пока терпели лишения, и рассорились, как только к ним пришел успех, но неодинаковый»[707]. Впрочем, Моне верил, что их дружба вернется, а Ренуара тоже ждет благосостояние. В июле 1891 года он пишет Писсарро: «Надеюсь, что твое финансовое положение поправилось, буду рад, если тебе, как и мне, улыбнется удача. Кроме того, я надеюсь, что скоро и тебе, и Ренуару воздадут должное»[708]. В том же году его желание сбылось – Ренуар и Писсарро преуспели, как и Моне.